опасности.
Минни уже сама выбиралась из-под тяжелого тела, а когда Зах окончательно освободил ее, крепко обняла и прижалась к нему. «Я тебя люблю, Зах, я тебя люблю». Мальчик ответил, что тоже любит ее. Поглаживая по спине, чувствовал гулкие удары ее сердца, словно в груди Минни бил барабан, и, наверное, ничто и никогда не радовало его так сильно, как ее бьющееся сердце.
Сухой, пронзительный, резкий скрип привлек их внимание к расположенным друг напротив друга выходам из беседки, где решетки ожили, словно десятки плоских белых змей, задвигались под музыку, которую могли слышать только они. В течение каких-то четырех секунд планки решеток переплелись, закрыв выходы из беседки, заперев в ней Заха и Минни, компанию которым составлял труп профессора Синявского.
В коридоре второго этажа колесо стоит на боку. Собранное из элементов детского конструктора «Лего», теперь оно совершенно другое, оно изменяется, точнее, преосуществляется,[33] как это происходит с обычными вещами, если сверхъестественное входит в них, прибыв из Потусторонья. Так хлеб и вода становятся плотью и кровью, или, если не брать столь возвышенное, кольцо Всевластия Фродо — не просто кольцо, изготовленное в Мордоре, а Ковчег — не просто деревянный ящик. Собирая колесо, Минни олицетворяла собой высшую силу, точно так же, как по велению Света Фродо являл собой единственного носителя Кольца. Минни — Фродо этой семьи, чистота, которая видит недоступное другим, любит других больше, чем себя, и может быть купиной, которая горит не сгорая. Здесь и сейчас происходит момент преосуществления. Кольцо белое, но, катясь по коридору второго этажа, оно становится золотистым, и такое тяжелое, что оставляет примятый след на ковре. Когда кольцо скатывается по ступеням, шуму от него больше, чем от шагов сбегающего по лестнице мужчины весом в двести двадцать фунтов. В коридоре первого этажа деревянный пол жалобно скрипит под катящимся колесом.
Под крики Наоми, сводящие его с ума, Джон всем телом бьется об дверь, раз, другой, безо всякого эффекта, и понимает, что может сломать плечо, ничего не добившись. Вне себя от ярости, вне себя от злости, охваченный гневом, он упирается ладонями в дверь и кричит: «Это мой дом, паршивый выродок, червяк, мразь, это мой дом, не твой,
Джон схватил помповик и переступил порог в тот самый момент, когда стеклянная дверь душевой кабины разлетелась мелкими осколками. Мужчина входил в душевую кабину, подняв над головой руку с зажатыми в ней ножницами, чтобы нанести удар. Джон схватил его за ремень, рывком вытащил из кабины. Мужчина обернулся, размахивая ножницами, и Джон увидел, что это Роджер Ходд, репортер, которому он несколько раз давал интервью в связи с расследованием убийств. Он видел перед собой Ходда, да только глаза принадлежали не Ходду, бездонные колодцы безжалостной ненависти. Джон уклонился от ножниц, толкнул Ходда к стене слева от душевой кабины, крикнул Наоми: «Не смотри!» — вдавил дуло помповика в живот одержимого и зарядом дроби превратил его внутренности в кровавую кашу.
Зах ухватился пальцами за только что выросшую решетку, потянул на себя, но прочностью она не уступала стенам и арочной крыше. Скрученные зубцы мясной вилки сильно проигрывали в сравнении с тем, что он сейчас видел перед собой, и Зах задался вопросом, а не выпустит ли беседка изо всех стен деревянные зубы, чтобы сжевать их, как жует акула рыбу.
— Он не сможет причинить нам вред такими вещами, как беседка, — Минни словно читала мысли брата. — Этим он может только запутать нас и испугать. Ему нужен
Зах услышал за спиной какой-то звук и, обернувшись, увидел, как мертвое тело профессора Синявского перекатилось на спину и село в сумраке.
— Симпатичная свинка, — прохрипел старик Синявский. — Моя симпатичная свинка Минни.
Зах повернулся к Минни.
— Мертвое тело — это вещь. Больше не человек. Это вещь, как и решетка.
Профессор схватился за решетку одной рукой, пытаясь подняться.
— Симпатичная свинка, я собираюсь сжевать твой язык, вырвав его из твоего рта.
Ухватившись за руку матери, дрожа и плача, но приходя в душевное равновесие быстрее, чем ожидал Джон, Наоми шла с ними по всему дому. Джон звал Минни и Заха, но они не отвечали.
Ранее Джон подумал, что, возможно, призвал Блэквуда — и его хозяина, Погибель, — в этот мир, тревожась, особенно после болезни Минни, что обещание убийцы будет выполнено. Он своей навязчивостью пригласил призрака преследовать его? Чувствовал, что достоин преследования за то, что остался единственным, кто выжил в ночь гибели всей его семьи? После инцидента с дверью в ванную комнату, когда ему удалось войти, заявив о своем главенстве, Джон заподозрил, что в действительности он уязвим лишь настолько, насколько сам считает себя уязвимым, то есть если дверь между этим и последующим мирами действительно открылась, он сам мог широко ее распахнуть, пусть даже того не желая. А если он мог открыть дверь для демона и призрака, то мог ее и закрыть, раз и навсегда. Боялся он только одного: вдруг закроет ее слишком поздно, только после гибели Минни, Захари, их обоих, а может,
У подножия лестницы, там, где коридор первого этажа выходил в прихожую, Джон вновь почувствовал, как что-то призрачное потерлось о его ноги, нетерпеливо и возбужденно. Те же ощущения он испытал двумя неделями раньше во дворе, ночью, когда опавшие листья дуба взлетали так, словно в них играла собака. Уиллард.
— Он хочет, чтобы мы шли туда, — и Джон повел их к кухне.
— Кто хочет? — спросила Никки.
— Я объясню позже. Зах и Минни, наверное, там.
Втроем они торопливо пересекли кухню, через открытую дверь вышли на террасу, где увидели странное зрелище, и тут надо отметить, что с учетом недавних событий для Джона граница, отделяющая странное от обычного, за последние два месяца значительно сдвинулась.
В снежных сумерках золотистое колесо, приводимое в движение таинственной энергией и большущее, словно от «Питербилта»,[34] медленно катилось по террасе, оставляя за собой чистые каменные плиты. Катилось с глухим рокотом, более грозным, чем землетрясение, словно весило куда больше, чем казалось, исходя из его вида, и снег трещал вокруг, будто снежинки становились электрическими частицами. Каменные плиты трескались под колесом, и Джон ощущал вибрацию, передающуюся через бетонное основание, которое вымостили плитами.
Золотистая загадка владела их вниманием, пока они не услышали крики о помощи Заха и Минни.
Мертвый скакун для наездника — оружие неудобное, и управлять им с каждой секундой становится все труднее, потому что тепло уходит из остывающего мозга. Но это человеческий труп, а потому способность к предельному насилию — одно из его главных достоинств. Он может оставаться инструментом уничтожения час или два после смерти, пока не начинается трупное окоченение, то есть утрачиваются двигательные функции. Наездник заставляет труп подняться, цепляясь за решетчатую стену. Мальчик выступает вперед, встает между профессором и сестрой, с ножом наготове, но вскоре он поймет, что нож бесполезен, потому что труп нельзя убить, ни перерезав сонную артерию, ни нанеся сотню колотых ран.
В комнате Захари поворотные оси поднимаются из цилиндрических петель двери стенного шкафа и падают на пол.
Прижавшись к двери, Мелодия знает, что это делается для ее спасения, всем телом наваливается на дверь, и шарниры петель выходят из зацепления. Одна сторона двери на дюйм отходит от косяка, а потом уже дело техники — выдвинуть спинку стула из-под ручки. Дверь падает на пол, Мелодия выходит в комнату мальчика. Идет к столу, выдвигает ящик, в который Зах положил секач, и достает этот кухонный
