ее за собой.
Быстро, но по возможности без шума, я метнулся к открытой двери в кабинет, вышел в коридор.
Никаких незваных гостей. За исключением меня.
В спальне стояла сдвижная дверь. Она не могла произвести тот звук, который я слышал.
Отдавая себе отчет в том, что отчаянным смерть достается в награду так же часто, как и робким, я с осторожностью двинулся в гостиную.
Никого.
И вращающаяся дверь в кухню не могла издать звук, который я слышал. А входная дверь оставалась закрытой.
В переднем левом углу гостиной был стенной шкаф. В нем я нашел два пиджака, две запечатанные коробки и зонт.
Прошел на кухню. Никого.
Может, я услышал, как незваный гость
Пот выступил на лбу. Одна капелька упала с волос на шею и по позвоночнику скатилась до самого копчика.
И утренняя жара не могла быть единственной причиной обильного потоотделения.
Я вернулся в кабинет, включил компьютер. Просмотрел программы Робертсона, директории, нашел библиотеку порно, которую он скачал из Интернета. Файлы садистского порно. Детского. Материалы о серийных убийцах, ритуальных увечьях, церемониях сатанистов.
Ничего из найденного не могло привести меня к его сообщнику, во всяком случае, достаточно быстро, чтобы предотвратить надвигающийся кризис. Я выключил компьютер.
Будь у меня «Пьюрелл», очищающий гель, которым воспользовалась медсестра в больнице, я бы вылил на руки половину бутылки.
Во время моего первого визита в дом Робертсона я провел лишь частичный обыск, закончившийся после того, как я понял, что найденного более чем достаточно и пора привлекать к Робертсону внимание чифа. И хотя я чувствовал, что времени у меня в обрез, на этот раз я осмотрел дом более досконально, благодаря Бога за то, что он невелик размерами.
В спальне, в одном из ящиков комода, нашел несколько ножей разных размеров и необычной формы. Большинство с латинскими фразами, выгравированными на лезвиях.
Латыни я не знаю, но почувствовал, что содержание этих фраз будет таким же опасным, как и острые, словно бритва, лезвия ножей.
Лезвие одного ножа, от ручки до самого острия, покрывали различные изображения. Смысл этих пиктограмм я понять не мог, так же, как и латынь, но некоторые стилизованные изображения узнал: языки пламени, соколы, волки, змеи, скорпионы…
Выдвинув второй ящик, я нашел тяжелый серебряный потир. С выгравированными порнографическими картинками. Полированный. Холодный на ощупь.
Этот дьявольский потир являл собой мерзкую пародию на чашу для причастия, в которую на католической мессе наливалось священное вино. С резными ручками в виде перевернутых распятий, с Христом, висящим головой вниз. Поверху шли какие-то латинские изречения, а на боковой поверхности обнаженные мужчины и женщины совокуплялись в разных позах.
В том же ящике оказалась покрытая черным лаком дароносица, также разрисованная откровенной порнографией. На крышке и боковых сторонах небольшой коробочки мужчины и женщины совокуплялись не только друг с другом, но и с шакалами, гиенами, козами и змеями.
В обычной церкви в дароносице лежит святое причастие, облатки незаквашенного хлеба, просфора.
В этой коробке лежали угольно-черные крекеры с красными вкрапинами.
Незаквашенный хлеб источает тонкий, приятный запах. Крекеры пахли так же слабо, но отвратительно. Какой-то травой, сожженными спичками, блевотиной.
В комоде лежали и другие сатанинские атрибуты, но я уже увидел все, что хотел.
Мне трудно даже представить себе, как взрослые люди могут серьезно воспринимать все эти голливудские заморочки с сатанинскими ритуалами. С четырнадцатилетними подростками все понятно: выбрасываемые в кровь гормоны лишают их здравомыслия, если не полностью, то уж точно наполовину. Но не взрослых. Даже социопаты, такие, как Боб Робертсон и его не известный мне дружок, зачарованные насилием, свихнувшиеся на этом, должны понимать абсурдность таких вот хэллоуинских игр.
Вернув на место все мои находки, я задвинул ящики комода.
Вздрогнул от негромкого стука. Кто-то барабанил костяшками пальцев по стеклу.
Я посмотрел на окно спальни, ожидая увидеть за стеклом лицо, возможно, соседа. Но увидел только яркий свет солнца, тени деревьев, выжженный задний двор.
Стук повторился, такой же негромкий. Но не три или четыре удара. На этот раз стучали секунд пятнадцать или двадцать.
В гостиной я подошел к окну у входной двери. Осторожно раздвинул грязные портьеры. Снаружи никто не стоял.
У тротуара дожидался только «шеви» миссис Санчес. Дворовый пес, которого я видел днем раньше, уныло плелся по улице, низко опустив и голову, и хвост.
Вспомнив ворон, которые приземлились на конек крыши во время моего первого визита, я отвернулся от окна, поднял голову к потолку, прислушался.
Минуту спустя стук не повторялся, прошел на кухню. Кое-где под ногой потрескивал старый линолеум.
Я хотел найти имя сообщника Робертсона, но не представлял себе, в каком месте на кухне могла храниться подобная информация. Тем не менее осмотрел ящики и полки буфетов. В основном пустые. Нашел лишь несколько тарелок, с десяток стаканов, пару-тройку вилок, ложек, ножей.
К холодильнику направился лишь потому, что Сторми и на этот раз спросила бы насчет отрезанных голов. Открыв дверцу, нашел пиво, прохладительные напитки, кусок ветчины на тарелке, половину клубничного пирога, молоко, масло, какие-то соусы.
Рядом с тарелкой с ветчиной лежал пакет из прозрачного пластика с четырьмя черными свечами длиной в восемь дюймов. Возможно, Робертсон держал свечи в холодильнике, чтобы они не растаяли от летней жары, поскольку кондиционера в доме не было. С пакетом соседствовала банка без наклейки, вроде бы наполненная зубами. При ближайшем рассмотрении так оно и оказалось: в банке лежали десятки больших и малых коренных зубов, резцов, клыков. Человеческих зубов. Их вполне хватило бы, чтобы наполнить пять или шесть ртов.
Я долго смотрел на банку, пытаясь понять, как и где он добыл такую странную коллекцию. Решил, что лучше об этом не думать, и закрыл дверцу.
Если бы я не нашел чего-то необычного в холодильнике, то не стал бы открывать морозильную камеру. Теперь же посчитал себя обязанным продолжить осмотр.
Морозильная камера располагалась под холодильником. Когда я открыл ее, жаркий воздух кухни тут же высосал заклубившийся холодный парок.
Два ярких розово-желтых контейнера я узнал сразу: мороженое от «Берк-и-Бейли», купленное Робертсоном днем раньше. Клено-ореховое и мандарино-апел ьсиновое.
Кроме них, в морозильной камере стояли десять матовых пластиковых контейнеров с красными крышками размером поменьше. Я не стал бы их открывать, если бы не увидел на двух ближайших наклейки с надписями: «ХИТЕР ДЖОНСОН» и «ДЖЕЙМС ДИР-ФИЛД».
В конце концов, я и искал имена.
Отодвинув эти контейнеры, увидел, что такие же наклейки есть и на остальных: «ЛИЗА БЕЛМОНТ», «АЛИССА РОДРИГЕС», «БЕНДЖАМИН НАДЕР»…
Я начал с Хитер Джонсон. Сняв крышку, нашел женские груди.
