Единственное преимущество героя состоит в том, что большинство людей взирает на тебя с благоговейным трепетом, и, если сыграть на этом благоговении, шагая с хмурым челом и избегая брошенных на тебя взглядов, можно добиться того, что тебя оставят в покое, не будут подходить и докучать.
Вот и в переулке меня замечали, но не беспокоили. Я подошел к узкому пустырю между двумя домами, отгороженному от переулка сетчатым забором.
Попытался открыть ворота. Заперты.
На воротах крепилась табличка с надписью «СЛУЖБА КОНТРОЛЯ ЛИВНЕВЫХ ТОННЕЛЕЙ ОКРУГА МАРАВИЛЬЯ» и предупреждением красными буквами «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Вот тут мое шестое чувство и сработало. Прикоснувшись к сетчатым воротам, я понял, что Дэнни проходил через них.
Замок не мог послужить препятствием для столь решительно настроенного беглеца, как Саймон Мейкпис, который за годы пребывания в тюрьме наверняка научился справляться с такой ерундой.
За воротами, в центре пустыря, стояла каменная будка площадью в десять квадратных футов с цилиндрической бетонной крышей. Вроде бы две деревянные двери были также заперты, но висячий замок выглядел очень уж древним, и открыть его большой проблемы не составляло.
Если Дэнни провели через эти ворота, а потом через двери, и я чувствовал, что провели, то Саймон выбрал этот маршрут не импульсивно. Отступление через пустырь было частью заранее намеченного плана.
Возможно, они намеревались уходить этим путем только в том случае, если их засекут в доме доктора Джессапа. И их вынудили прийти сюда мое внезапное появление в доме радиолога и решение чифа Портера перекрыть оба шоссе, выходящие из Пико-Мундо. Припарковавшись на стоянке у кафе «Синяя луна», Саймон не пересадил Дэнни в другой автомобиль. Вместо этого они прошли через ворота, потом через двери и спустились в мир под Пико-Мундо, мир, о существовании которого я знал, но никогда там не был.
Тут же в голову пришла мысль о том, чтобы позвонить чифу Портеру и поделиться с ним новой появившейся у меня информацией.
Я уже отворачивался от ворот, когда следом за первой мыслью пришла вторая: ситуация, в которой находится Дэнни, слишком уж деликатная. Группу преследования преступники услышат на значительном расстоянии и, конечно же, убьют Дэнни, продолжив путь налегке.
Более того, пусть его положение не из лучших, я чувствовал, что непосредственная опасность ему не грозит. В этой погоне скорость была не столь важна, как скрытность, и я мог добиться успеха только в том случае, если бы правильно оценивал каждую мелочь, которую обнаруживал бы, идя по следу.
Я не мог знать, соответствовало ли все это действительности. Но чувствовал, что так оно и есть. Считайте сие частичным ясновидением, уже не интуицией, но еще и не видением.
Почему я вижу мертвых, но не слышу от них ни слова? Почему могу использовать психический магнетизм и иногда находить то, что ищу, но лишь иногда? Почему в принципе чувствую надвигающуюся угрозу, но подробности остаются для меня тайной? Не знаю. Возможно, так устроен этот мир. Все здесь фрагментарно. А может, я просто не научился управлять дарованными мне способностями.
Одно из моих самых горьких сожалений, связанных с прошлым августом, состоит в том, что в спешке и суете я иногда полагался на логику, хотя инстинкты могли бы послужить мне куда как лучше.
Днем я хожу по высоко натянутой проволоке, под постоянной угрозой потерять равновесие. Сверхъестественное — неотъемлемая часть моей жизни, и я должен всегда помнить об этом, если хочу наилучшим образом использовать свой дар. Велико искушение полностью руководствоваться импульсами, поступающими из иного мира… но в этом мире долгое падение обязательно приводит к сильному удару.
Я выживаю, балансируя на тонкой грани между реальным и нереальным, рациональным и иррациональным. В прошлом я дал крен в сторону логики в ущерб вере — вере в себя и источник моего дара.
Если бы я подвел Дэнни, как, по моему твердому убеждению, подвел других в прошлом августе, то, конечно же, начал бы презирать себя. Потерпев неудачу, я обратил бы свой гнев на дарованные мне способности. Я могу реализовать свою судьбу, лишь используя свое шестое чувство, а потеря самоуважения и уверенности в себе приведет к тому, что судьба моя станет отличной от той, что указана мне, и предсказание, написанное на карточке, которая висит в рамке над моей кроватью, никогда не реализуется.
На этот раз я решил сделать упор на алогичное. Довериться интуиции, действовать на основе слепой веры.
Я не стал звонить чифу Портеру. Раз сердце подсказывало мне, что по следу Дэнни я должен идти один, значит, мне не оставалось ничего другого, как следовать зову сердца.
Глава 13
В квартире я набил маленький рюкзак тем, что могло мне понадобиться под землей, в том числе взял с собой два фонарика и запасные батарейки.
В спальне постоял у изножья кровати, молча читая надпись на висевшей на стене карточке под стеклом: «ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».
Мне хотелось снять рамку, вытащить карточку из-под стекла, взять с собой. С ней я бы чувствовал себя в большей безопасности.
Но эта иррациональная мысль относилась к тем, что не могли принести пользы. Карточка, выданная машиной на ярмарке, — не эквивалент частицы Креста Господнего.
Еще одна, еще менее рациональная мысль мучила меня. Если в погоне за Дэнни и его отцом я умру и пересеку море смерти, на другой берег мне хотелось бы прибыть с этой самой карточкой, чтобы предъявить ее Тому, кто встретит меня там.
«Это, — сказал бы я, — обещание, которое мне дали. Она пришла сюда раньше меня, и теперь вы должны отвести меня к ней».
По правде говоря, пусть обстоятельства, при которых мы получили эту карточку от ярмарочной машины предсказания судьбы, представлялись экстраординарными и полными глубокого смысла, ни о каком чуде речи быть не могло. Обещание исходило не от божества. Это обещание мы дали друг другу, искренне веря, что Бог в своем милосердии дарует нам возможность навеки быть вместе.
И для Того, кто встретит меня на дальнем берегу, карточка из машины предсказаний, конечно же, не станет доказательством божественного контракта. А если последующая жизнь окажется отличной от той, что запланировали мне Небеса, я не смогу пригрозить судебным иском и потребовать назвать мне имя хорошего адвоката.
Следовательно, если милостью божьей обещание, написанное на карточке, будет исполнено, то на дальнем берегу меня должна встретить сама Брозуэн Ллевеллин, моя Сторми, и никто другой.
Так что самое подходящее место для карточки — рамка на стене. Здесь она будет в безопасности и по-прежнему сможет вдохновлять меня, если я вернусь из этой экспедиции живым.
Когда я вошел на кухню, чтобы позвонить Терри Стэмбау в «Пико-Мундо гриль», Элвис сидел за столом и плакал.
Я просто не могу видеть его в таком состоянии. Король рок-н-ролла не должен плакать. Никогда.
Он не должен и ковырять в носу, но, случается, ковыряет. Я уверен, это у него такая шутка. У призрака нет необходимости ковырять в носу. Иногда он притворяется, что нашел «козла», и вытирает палец об меня. А потом озорно улыбается.
В последнее время он по большей части был весел. Но ему свойственны резкие перемены настроения.
Умерший более двадцати семи лет тому назад, не имеющий в этом мире никакой цели, но и лишенный возможности покинуть его, одинокий, каким только и может быть бродячий мертвый, Элвис имеет веские причины для меланхолии. Но в данном случае слезы, похоже, вызвали стоящие на столе солонка и перечница.
Терри, ярая поклонница Пресли и знаток всего, связанного с ним, подарила мне двух керамических
