— Что не так с людьми?
— Какими людьми?
— Человечеством. Что не так с человечеством?
— Вот, значит, и все твои рассуждения.
— Сэр?
— Тебе, должно быть, обожгло губы. Жгущий тебя вопрос только что их проскочил. Тот еще вопрос, чтобы задавать его другому смертному.
— Да, сэр. Но я был бы счастлив, услышав один из ваших стандартных ответов средней глубины.
— Правильный вопрос содержит три равные части. Что не так с человечеством? Потом… что не так с природой, с ее ядовитыми растениями, хищными животными, землетрясениями и наводнениями? И последний… что не так со временем, каким мы его знаем, которое крадет у нас все?
Оззи может заявлять, что я ошибаюсь, принимая его абсолютную самоуверенность за глубокомыслие… но я не принимаю. Он действительно мудрый. Однако жизнь, несомненно, научила его, что мудрые зачастую подставляются.
Не столь умные могут попытаться скрыть мудрость под маской глупости. Он же предпочитает скрывать свою истинную мудрость за ширмой эрудиции и очень этим доволен, позволяя людям думать, что эрудиция — это все, что у него есть.
— Ответ на эти три вопроса один и тот же, — добавил он.
— Я слушаю.
— Если я тебе его дам, толку не будет. Ты примешь его в штыки и потратишь годы жизни на поиски того ответа, который устроит тебя больше. А вот когда ты придешь к нему сам, он покажется тебе убедительным.
— Это все, что вы можете мне сказать?
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Я прихожу сюда со жгущим меня психологическим вопросом, а получаю только завтрак?
— Зато очень сытный завтрак. Я скажу тебе только одно: ты уже знаешь ответ и всегда знал. Тебе нет нужды искать ответ, все, что от тебя требуется, — осознать его.
Я покачал головой.
— Иногда вы не оправдываете надежд.
— Да, но зато я всегда очень толстый и на меня нельзя смотреть без улыбки.
— Вы можете быть таким же загадочным, как чертов… — Ужасный Честер все еще сидел на верхней ступеньке крыльца, и его интерес ко мне не угас, — …таким же загадочным, как этот чертов кот.
— Я воспринимаю твои слова как комплимент.
— Отнюдь, — я отодвинул стул от стола. — Пожалуй, мне пора.
Как обычно, когда я уходил, он поднялся со стула. Меня такие его телодвижения тревожили, потому что могли привести к резкому увеличению кровяного давления и инсульту, который тут же свалил бы его с ног.
Он обнял меня, я — его. Мы так расставались всегда, словно не надеялись увидеться вновь.
Я задавался вопросом: а может, система распределения душ иногда давала сбой, и не та душа оказывалась не в том теле? Полагаю, это святотатство. Но к этому времени, спасибо моему болтливому рту, я уже потерял надежду попасть в компанию святых.
Конечно же, при таком добром сердце Оззи имел полное право на здоровое, без лишнего жира, тело и десять пальцев. И моя жизнь была бы куда более осмысленной, если бы я был его сыном, а не отпрыском больных на голову родителей, которые бросили меня на произвол судьбы.
— Что теперь? — спросил он, когда мы расцепились.
— Не знаю. Никогда не знаю. Все приходит ко мне само.
Честер так и не помочился на мои кроссовки. Я пересек лужайку, миновал рощу и покинул участок через калитку в заборе.
Глава 12
Я особо и не удивился, когда ноги вновь привели меня к кафе «Синяя луна».
Ночной покров еще придавал переулку некую романтичность, но дневной свет лишил его всякого подобия красоты. Нет, конечно, в переулке не приходилось месить ногами грязь, там не кишели грызуны, просто все было серым, мрачным, ободранным, отталкивающим.
Собственно, и везде человеческая архитектура уделяет фасаду куда больше внимания, чем черному ходу, общественное превалирует над частным. Впрочем, по большей части причина в ограниченности ресурсов, жестких бюджетных рамках.
Дэнни говорит, что этот аспект архитектуры также и отражение человеческой природы: большинство людей о внешности заботятся куда больше, чем о состоянии души.
Хотя я не столь циничен, как Дэнни, и не считаю удачной аналогию между душой и черным ходом, нельзя не признать, что правда в его словах есть.
Чего я не смог разглядеть в светло-лимонном утреннем свете, так это какой-нибудь зацепки, которая могла бы хоть на шаг приблизить меня к его психопату-отцу.
Полиция сделала свою работу и отбыла. Увезли на полицейскую стоянку и фургон «Форд».
Я пришел к кафе не потому, что надеялся найти что-либо, упущенное полицией и экспертами, чтобы потом, превратившись в Шерлока, дедуктивным методом вычислить местонахождение плохишей.
Я вернулся, потому что именно здесь меня подвело шестое чувство. Надеялся, что на этот раз оно проявит себя и укажет, в каком направлении нужно двигаться.
Напротив двери на кухню кафе «Синяя луна» на втором этаже находилось окно, из которого выглядывала пожилая женщина в синем халате, когда я двумя часами раньше подходил к фургону. Теперь же я видел, что окно закрыто, а шторы задернуты.
Подумал о том, а не переговорить ли с женщиной. Но решил, что ее наверняка допросила полиция. А копы умели куда лучше меня анализировать показания свидетелей.
Я медленно двинулся на север, к концу квартала. Потом развернулся и пошел на юг, мимо кафе «Синяя луна».
Между мусорными контейнерами под углом стояли пикапы и фургоны. Шла разгрузка и прием товаров. Хозяева магазинов, прибывшие за час до прихода сотрудников, копошились у черного хода своих заведений.
Смерть приходит, смерть уходит, но торговля продолжается.
Несколько человек обратили на меня внимание.
Кого-то я знал, но не так чтобы близко, других видел впервые.
Я не удивлялся тому, что в городе меня узнают. Многие видели в газетах фотографии героя, который остановил психа, устроившего побоище прошлым августом.
Сорок один раненый. Некоторые остались на всю жизнь калеками и инвалидами. Девятнадцать убитых.
Я мог предотвратить стрельбу. Вот тогда и получил бы право считаться героем.
Чиф Портер говорит, что без моего вмешательства погибли бы сотни людей. Но потенциальные жертвы, с которыми только могло что-то случиться, для меня не в счет.
Реальны лишь убитые.
Никто из них не задержался в этом мире. Все двинулись дальше.
Но слишком уж часто я вижу их ночами во сне. Такими же, как при жизни, какими они бы остались, если б выжили.
В такие ночи я просыпаюсь с чувством потери, столь острым, что предпочел бы не просыпаться вовсе. Но, проснувшись, продолжаю жить, ибо дочь Кассиопеи хочет, чтобы я жил, ожидает от меня, что я буду жить.
Я должен заслужить свою судьбу. Я и живу, чтобы заслужить ее, а потом умру.
