поддержки в головном уборе было перышко. По существу, это оскорбляло местные индейские племена, однако никто из индейцев не жаловался.
Потом школьная администрация инициировала смену названия с «Храбрецов» на «Ядозубов». Вынос рептилии в название команды считался идеальным выбором, потому что символизировал тревогу за судьбу экологии Мохаве.
Я почему-то не сомневался в том, что все образованные люди знают: в один прекрасный день астероид может столкнуться с Землей, уничтожив человеческую цивилизацию. Но, вероятно, многие об этом еще не слышали.
Чиф Портер словно прочитал мои мысли.
— Могло быть хуже. Живущие в Мохаве желто-полосатые жучки-вонючки отнесены к вымирающим видам. Они могли назвать команду «Жучки-вонючки».
— Налево, — скомандовал я, и он повернул на следующем перекрестке.
— Я предполагал, что Саймон, если уж решил вернуться, сделает это четыре месяца назад, сразу после освобождения из Фослома, — сменил тему чиф Портер. — В октябре и ноябре мои люди постоянно дежурили около дома Джессапа.
— Дэнни говорил, что и они приняли меры предосторожности. Поставили более крепкие замки. Охранную сигнализацию.
— Значит, Саймону хватило ума, чтобы выждать. И постепенно мы все утеряли бдительность. Но, честно говоря, после того как Кэрол умерла от рака, я не верил, что Саймон вернется в Пико-Мундо.
Семнадцатью годами раньше Саймон (ревность превратилась у него в навязчивую идею) убедил себя в том, что у его молодой жены появился любовник. Он ошибся.
В полной уверенности, что голубки встречаются в его собственном доме, когда он находится на работе, Саймон попытался узнать имя гостя у своего тогда четырехлетнего сына. Поскольку никаких гостей не было, Дэнни не смог удовлетворить любопытство отца. Тогда Саймон поднял мальчика за плечи, решив вытряхнуть из него нужное ему имя.
Хрупкие кости Дэнни такой встряски не выдержали. Дело кончилось переломом двух ребер, левой ключицы, правых плечевой и лучевой костей, правого локтевого сустава и трех пястных костей на правой кисти.
И после этого не узнав имени гостя, Саймон в отвращении отшвырнул сына от себя, сломав ему правые бедренную и большую берцовую кости и все предплюсневые кости правой стопы.
Кэрол в это время покупала продукты в соседнем супермаркете. Вернувшись домой, она нашла Дэнни одного, залитого кровью, без сознания, с торчащей сквозь кожу правой руки сломанной лучевой костью.
Отдавая себе отчет в том, что его обвинят в избиении ребенка, Саймон удрал. Он прекрасно понимал, что на свободе ему оставаться, возможно, считанные часы.
И осознание неминуемости ареста лишило его последних сдерживающих центров. Он решил отомстить мужчине, в котором видел предполагаемого любовника своей жены. А поскольку эта любовная связь существовала только в его воображении, Саймон совершил второй акт бессмысленного насилия.
Льюис Холлман, с которым Кэрол встречалась несколько раз до свадьбы, был главным подозреваемым Саймона. Сидя за рулем «Форда Эксплорера», он выслеживал Холлмана по всему городу и, улучив удобный момент, наехал на него, задавив насмерть.
В суде Саймон заявил, что хотел лишь попугать Льюиса, но не убивать его. Но это утверждение вошло в противоречие с уликами: сбив Холлмана, Саймон развернул внедорожник и переехал жертву еще раз.
Сайман раскаивался в содеянном. Посыпал голову пеплом. Объяснял свои действия состоянием аффекта. Не раз молился, сидя за столиком обвиняемого.
Прокурору не удалось добиться признания его виновным в тяжком убийстве второй степени. Присяжные сочли, что он виновен в простом (без злого предумышления) убийстве.
Если бы тот же состав присяжных собрали вновь, они бы, несомненно, целиком и полностью поддержали изменение названия школьных команд с «Храбрецов» на «Ядозубов».
— На следующем углу поверните направо, — подсказал я чифу.
В тюрьме Саймон Мейкпис не отличался примерным поведением, поэтому отсидел полный срок за убийство и более короткий за избиение ребенка. Освободился не условно досрочно, а полностью, а потому имел право поехать куда угодно и поселиться там, где хотелось.
Если он таки вернулся в Пико-Мундо, то теперь держал сына в заложниках.
В письмах, которые Саймон отправлял из тюрьмы, он расценил развод Кэрол и второе замужество как неверность и предательство. Мужчины с таким психологическим профилем, как у него, частенько исходили из следующего принципа: раз обладать женщиной своей мечты возможности нет, тогда она не должна достаться никому.
Рак отнял Кэрол и у Уилбура Джессапа, и у Саймона, но Саймон по-прежнему испытывал желание наказать мужчину, который занял его место в жизни и постели Кэрол.
И где бы сейчас ни был Дэнни, он попал в отчаянное положение.
Хотя и психологически и физически Дэнни был не столь уязвим, как семнадцатью годами раньше, он, конечно, не мог противостоять Саймону Мейкпису, не мог защитить себя.
— Давайте проедем через Кампс-Энд, — предложил я.
Кампс-Энд — это то место, куда уходят умирать розовые мечты и где слишком часто рождаются мечты черные. Не раз и не два серьезные проблемы приводили меня на эти улицы.
Когда чиф придавил педаль газа и наш автомобиль набрал скорость, я сказал:
— Если это Саймон, он не будет долго тянуть с Дэнни. Честно говоря, я удивлен, что он не убил сына в доме, как доктора Джессапа.
— Почему ты так говоришь?
— Саймон так и не поверил, что от него мог родиться сын с врожденной болезнью. Для него несовершенный остеогенез Дэнни — прямое доказательство измены Кэрол.
— Значит, всякий раз, когда он смотрит на Дэнни… — Необходимости заканчивать фразу не было. — Мальчик-то за словом в карман не лез, но мне он всегда нравился.
Спускаясь к западному горизонту, луна пожелтела. А чуть позже должна была стать оранжевой, как фонарь из тыквы, зажженный не в сезон.
Глава 7
Даже уличные фонари с потемневшим от времени стеклом, даже лунный свет не могли добавить хотя бы толику романтичности осыпающейся штукатурке и облупленной краске домов в Кампс-Энд, просевшим крышам и зигзагам липкой ленты, которые перевязывали раны оконных стекол.
Пока я ждал, когда же психический магнетизм наведет нас на цель, чиф Портер кружил по улицам, как при обычном патрулировании.
— Раз уж в «Гриле» ты не работаешь, чем занимаешь свободное время?
— Читаю.
— Книги — дар божий.
— И думаю гораздо больше, чем прежде.
— Слишком много думать — это лишнее.
— Размышляю, ничего больше.
— Иногда и размышления не приводят к добру.
На одной лужайке трава заросла сорняками, на следующей засохла на корню, на третьей ее заменили гравием.
Департамент озеленения давно уже не прикасался к растущим на улицах деревьям. Кроны никто не подрезал, так что ветви росли во все стороны.
— Мне бы хотелось верить в реинкарнацию, — вздохнул я.
