Возможно, ссоры между заговорщиками и не было, как я подумал, когда нашел Сэма Уиттла, простреленного пять раз в ванне. Те, кто готовил операцию, скорее всего, изначально намеревались отделаться от мелкой сошки, которую рассматривали как наемную рабочую силу. Правда, в данном случае при увольнении полагалась пуля (или пули), а не выходное пособие.
— После того как мы загрузим товар, Бадди шлепнет Джекки. Я шлепну Хассана.
Имя Хассан стало для меня сюрпризом и разочарованием. Джекки, Джой, Бадди уже практически убедили меня, что команда Утгарда могла состоять из лас-вегасских комиков и последнего ее члена зовут Шекки.
С другой стороны, я получил частичный ответ на второй вопрос: что мне делать с командой? Теперь выходило, что мне будут противостоять трое, а не пятеро.
— Только не перерезай им глотки, — попросил Джой.
— Что?
— Для этого нужно входить в непосредственный контакт. Слишком опасно. Выстрели им в голову.
— Конечно, — согласился Утгард. — Мы их шлепнем. Я так и сказал.
— Сначала ты сказал, что собираешься резать глотки.
— Это всего лишь образное выражение.
— Ты так сказал, я подумал, что ты серьезно.
— Мы пустим им пулю в голову, — пообещал Утгард.
— В затылок.
— А куда еще? Что такое, Джой?
— Это самое правильное.
— Тут я с тобой полностью согласен.
— Они даже не поймут, что случилось.
— Это точно, — нетерпеливо вырвалось у Утгарда.
Мне лишь несколько раз удавалось подслушать плохишей, договаривающихся о том, как творить зло, и в каждом случае разговор получался таким же, как сейчас у Утгарда и Джоя. Тот, кто выбирает криминальную жизнь, чаще всего умом не блещет.
Мысль эта вызывает вопрос: если гении зла так редки, почему так много плохишей выходят сухими из воды, совершив преступление против отдельных людей, а когда они становятся лидерами наций — против человечества?
Эдмунд Бурк ответил на этот вопрос в 1795 году:
Я бы добавил к этому следующее: так же важно, чтобы добрые люди не получали образование и не верили, что реальное зло — это миф, тогда как злонамеренное поведение всего лишь результат воспитания в неполной семье или влияния недостатков современного общества, и для того, чтобы вернуть человека на путь истинный, достаточно психотерапии и использования новой экономической теории.
— С того момента, как мы выйдем из порта, и до прибытия в Рустер-Пойнт ты будешь сидеть у радиопередатчика, — продолжил Утгард, которого я не видел, но слышал так же хорошо.
— Как мы и планировали.
— Если тебе нужно поссать, облегчись сейчас.
— Будь уверен.
— Мы не сможем снять транспондер, это привлечет внимание Береговой гвардии.
— Я знаю, что им сказать.
— Они получат сигнал джи-пи-эс, что мы вышли в море ночью, и захотят выяснить почему.
— Я знаю, — теперь нетерпение прорвалось в голосе Джоя. — Как будто я не знаю!
— Просто не нужно с ними сюсюкать. Действуй по плану.
Джой повторил версию для береговой охраны, чтобы убедиться, что ничего не забыл:
— Гостья на борту «Июньского лунного луча» поела устриц, у нее возникла аллергическая реакция, ей нужна срочная госпитализация. Яхта слишком большая, сто восемьдесят футов, и осадка не позволяет войти в порт. Поэтому они вызвали нас, и мы отвезем заболевшую сучку на берег.
— Ты так и скажешь?
— Расслабься. Я не собираюсь называть ее заболевшей сучкой в разговоре с Береговой гвардией, — заверил его Джой.
— Иногда я начинаю сомневаться в этом.
— Заболевшая сучка? Ты подумал, я так и скажу? Чел, я просто подшучивал над тобой.
— Мне сейчас не до шуток.
— Наверное, причина — в падении с лестницы.
— Не старайся вдаваться в подробности. Будь проще.
— Хорошо, хорошо. Что это за название для большой яхты «Июньский лунный луч», а?
— Откуда мне знать? Какая мне разница? Это не наше дело.
— «Июньский лунный луч» звучит, как хилая посудина с бензиновым моторчиком.
Такие уж наши дни. Люди, которые собираются взорвать атомные бомбы в мегаполисах и уничтожить миллионы невинных людей, по разговорам ничуть не интереснее самых скучных родственников, которых вы с крайней неохотой приглашаете на обед в День благодарения.
— Иди к радиопередатчику, — буркнул Утгард.
— Хорошо.
— Мы отчаливаем через три минуты.
— Да-да, капитан.
Дверь открылась, но не закрылась.
Я услышал тяжелые шаги Утгарда в коридоре.
Джой постоял. Потом выключил свет.
Дверь закрылась.
Вероятно, в отличие от Утгарда, Джой массой тела не мог соперничать с Большой Ногой.[38] Его удаляющихся шагов я не услышал.
Поскольку жизнь научила меня осмотрительности, я ждал в темноте, неуверенный, что остался в машинном отделении в гордом одиночестве.
Глава 35
Когда двигатели ожили и мое уютное убежище наполнилось гудением четырехтактных дизелей, вибрацией насосов, постукиванием несущих валов и мириадами других шумов, а буксир начал двигаться, отходя от причальной стенки, я понял, что в машинном отделении кроме меня никого нет, потому что Джою в момент отплытия полагалось находиться у радиопередатчика.
И хотя дыхание у меня чуть успокоилось, я не расслабился. Знал, что грядет ужасное и, даже если в меня не всадят пулю или нож, эту ночь я закончу с такими ранами, которые никогда не затянутся.
Аналогичные раны я уже получал. Чтобы защищать невинных и не попасть в число добрых людей Бурка, которые не ударяли пальцем о палец, приходится смиряться со шрамами на сердце и травмами разума, которые иногда вдруг начинают кровоточить.
Чтобы сделать то, что ты считаешь правильным и справедливым, тебе иногда приходится совершать деяния, которые, если вспоминаешь о них ночью, заставляют задуматься: а действительно ли ты тот самый добрый человек, каковым себя считаешь?
Такие сомнения — главные козыри на руках дьявола, и он прекрасно знает, как ими воспользоваться, чтобы ввергнуть тебя в отчаяние и тоску. А то и подвигнуть на самоубийство.
Оззи Бун, писатель, мой друг и наставник из Пико Мундо, учил меня, когда я работал над первой из этих рукописей, что тон должен быть непринужденным. Он говорил, что только эмоционально инфантильные и интеллектуально недоразвитые люди обожают мрачные и сочащиеся нигилизмом истории.
Как я уже упоминал и как вы, возможно, заметили, я склонен любить жизнь и радоваться солнцу,
