— Решение всегда твое, — напомнила она.
— Со мной ты в большей безопасности. И нам пора.
— Я забыла! — воскликнула Блоссом. — Я же собрала вам корзинку с едой. — И она поспешила в дальний конец кухни.
— Через несколько часов взойдет солнце, — предрекла Аннамария.
— Где-нибудь, — согласился я.
Она поднялась из-за стола.
— Я помогу Блоссом.
Подошел мистер Синатра, и я поднялся, чтобы сказать: «Спасибо вам, сэр. Извините, что мне пришлось вас так разозлить».
Он дал понять, что все забыто. Один кулак подставил мне под подбородок, игриво ткнул вторым.
— Я думал, вы уже отбыли. Не стоило меня ждать. Это очень важно — перейти в другой мир.
Он вытянул перед собой руки ладонями вверх, как фокусник, собравшийся начать представление.
Одетый, как и в тот день, когда он присоединился ко мне на пустынной дороге (шляпа, чуть сдвинутая набекрень, пиджак, переброшенный через плечо), мистер Синатра пересек кухню, поднялся по увешанной полками стене и исчез через потолок. Он остался артистом и после смерти.
— Как сюда добрался золотистый ретривер? — спросил я.
— Просто появился у двери, — ответила Блоссом, — и очень вежливо гавкнул. Он такой милый. И прежние хозяева не уделяли ему должного внимания. Могли бы лучше кормить и расчесывать.
Еще входя на кухню, я заметил, что Рафаэль знает о существовании Бу. И не сомневался, что к дому Блоссом его привел пес-призрак.
— Мы должны взять его с собой, — заметила Аннамария.
— Принято единогласно.
— В тяжелые времена собака — всегда друг.
— Похоже, ты напрашиваешься на неприятности, — предупредил я Рафаэля.
Тот широко улыбнулся, будто только и мечтал о неприятностях, да еще в большом количестве.
— В этом городе нам теперь места нет, — я посмотрел на Аннамарию. — Нужно уходить.
Еды в корзине, собранной Блоссом, хватило бы на целый взвод. Положила она в нее и говядину, и курятину для нашего четвероногого спутника.
Проводила нас до автомобиля. Я поставил корзину в багажник, обнял Блоссом.
— Берегите себя, Блоссом Роуздейл. Я хочу дождаться того дня, когда обыграю вас в карты.
— И не мечтай. После того как присоединюсь к вам, я опять обдеру тебя как липку.
Я оторвался от нее, прочитал на ее лице радость, ту самую, которую увидел, когда она открывала входную дверь, и более глубинную, ранее мною не замеченную.
— Через несколько недель я закончу здесь все дела, а потом выиграю у тебя этот «Мерседес».
— Этот я одолжил.
— Тогда тебе придется купить мне еще один.
Я поцеловал ее в лоб, в щеку. Указал на уютный коттедж, из восьмигранных окон которого струился теплый свет:
— Вы действительно хотите все это оставить?
— Это всего лишь дом. И иногда здесь очень одиноко.
Аннамария присоединилась к нам. Одной рукой обняла за плечи Блоссом, другой — меня.
— А что мы делаем? — спросил я Блоссом. — Вы знаете?
Она покачала головой:
— Понятия не имею. Но мне больше всего на свете хочется уйти с вами.
Как всегда, в глазах Аннамарии мне ничего прочитать не удалось.
— Куда мы едем? — спросил я ее. — Где она нас найдет?
— Мы будем держать связь по телефону, — ответила Аннамария. — А насчет куда мы едем… ты всегда говорил, что узнаешь об этом в дороге.
Мы оставили Блоссом одну, но не навсегда, и, с собаками на заднем сиденье, проехали мимо выстроившихся вдоль дороги гималайских кедров, которые напоминали великанов, укутанных в белые плащи.
Я опасался, что ФБР, или Министерство внутренней безопасности, или какое-нибудь другое ведомство перекроет блокпостами дороги, ведущие из Магик-Бич, но никто нас не остановил. Полагаю, им не хотелось привлекать внимание прессы.
Тем не менее, хотя мы миновали административную границу города и проехали уже несколько миль на юг, я продолжал поглядывать в зеркало заднего обзора, опасаясь преследования.
А потом внезапно понял, что не могу вести автомобиль, и мне пришлось съехать на обочину. Более всего меня удивляло, что мир до сих пор не ушел у меня из-под ног и я не падаю в пропасть, дно которой не могу разглядеть.
Аннамарию такая моя реакция совершенно не удивила.
— Я сяду за руль, — и она помогла мне обойти автомобиль и плюхнуться на пассажирское сиденье.
Мне очень хотелось стать маленьким, наклониться вперед, согнуться, закрыть лицо руками, чтобы меня никто не видел, никто не замечал.
В последние часы я слишком многого навидался, и теперь все это выходило обратно.
Время от времени она отрывала от руля руку, чтобы положить ее мне на плечо, иногда говорила со мной. Чтобы успокоить.
— У тебя светится сердце, странный ты мой.
— Нет. Ты не знаешь, что в нем.
— Ты спас мегаполисы.
— Убийство. Ее глаза. Я их видел.
— Ты спас мегаполисы.
Она не могла успокоить меня, и я слышал свой голос, доносящийся издалека:
— Смерть, смерть, только смерть.
Молчание било по ушам сильнее раскатов грома. Туман остался позади. На востоке на фоне неба чернели силуэты холмов. На западе луна скатывалась в темное море.
— Жизнь трудна, — сказала Аннамария, и фраза эта не требовала пояснений. А после того, как мы проехали еще несколько миль, за этими двумя словами последовали пять новых, которые я не ожидал услышать:
— Но так было не всегда.
Задолго до зари она съехала на пустую автостоянку около общественного пляжа. Обошла автомобиль, открыла мою дверцу.
— Звезды, странный ты мой. Они прекрасны. Покажешь мне созвездие Кассиопеи?
Она не могла знать. И, однако, знала. Я не спросил откуда. Хватало и того, что она знала.
Мы стояли на потрескавшемся асфальте, а я разглядывал небеса.
Сторми Ллевеллин была дочерью Кассиопеи, которая умерла, когда моя дорогая девушка была совсем маленькой. Вдвоем мы частенько искали звезды, которые образовывали это созвездие: Ллевеллин казалось, что она становится ближе к матери, когда находила их.
— Вот, — указал я, — и вот, и вот, — звезду за звездой я собирал созвездие Кассиопеи и узнавал в нем мать моей ушедшей девушки, а в матери видел также и дочь, прекрасную и сияющую. И знал, что ее далекий свет будет падать на меня, пока не придет день, когда я покину этот мир и присоединюсь к ней…
Примечания
