Мои печальные победы

1997-м или 1998 году в нескольких десятках номеров своей популярнейшей газеты целую книгу воспоминаний художника.

Особо нужно остановиться на портрете забытого журналиста-международника (была такая профессия) Томаса Колесниченко. В «России распятой» Глазунов тепло вспоминает о нем:

«На всю жизнь я сохранил дружбу с Томом Колесниченко, умным, обаятельным, исполненным глубокого юмора, талантливым человеком. Он тогда предоставил мне свою квартиру…К нему заходили его друзья по университету Женя Примаков и Степа Ситарян… Его отец был в то время заместителем министра…Он (Т. Колесниченко. — Ст. К.)знакомил меня со сменяющимися редакторами «Правды» — Сатюковым, потом с Зимяниным и Афанасьевым… стремясь помочь мне, мой друг познакомил меня с дочкой Булганина и дочкой зам. министра иностранных дел Ритой Фирюбиной. Портреты их были написаны…».

Так что с молодых лет дворянский отпрыск И. Глазунов жаждал стать своим в высшем слое советской элиты.

Лишь один из писателей-патриотов — единственный за последние 15 лет — был запечатлен Ильей Сергеевичем. Случилось это после того, как Проханов сам написал и напечатал в газете «Завтра» роскошную полосу с фотографиями под шапкой «Империя Глазунова». Его портрет маслом с бабочкой на лацкане пиджака, сделанный тут же в самые короткие сроки, весьма выразителен…

Дядя Ильи Сергеевича — академик медицины и страстный любитель русской живописи Михаил Глазунов говорил племяннику в пору его студенческой молодости: «И Репин твой фигура многоликая, чтоб не сказать продажная, то царя бичует, то его рисует, а после него этого прощелыгу Керенского…» Можно только гадать, что он сказал бы сейчас Илюше, нарисовавшему столько «продажных прощелыг» нашей криминальной эпохи!

Умный и честный советский человек, обладавший хорошим художественным вкусом, «дядя Миша» не раз советовал племяннику уходить «от дешевой социальной критики, лежащей в основе многих работ передвижников». Слава богу, что он не успел увидеть «Мистерию XX века», «Разгром церкви в пасхальную ночь», «Костры Октября» и прочие аляповатые полотна, замечательные разве только гигантскими размерами…

* * *

Но дело не только в том, что у нашей новой элиты, из грязи попавшей в князи, в результате того, что она все «захапала и поделила», появились громадные деньги. Все несколько сложнее.

Какими бы монстрами-прихватизаторами или хищниками ни были эти «новые русские», но все равно ведь хочется в глазах детей и внуков, в памяти грядущих поколений остаться хоть в каком-нибудь ореоле благородства, благолепия, порядочности. А что для этого надо? Самое простое — пожертвовать на храм, что с успехом делали олигархи, «отстегивая» на строительство храма Христа Спасителя, о чем в храме говорит памятная доска, запечатлевшая их имена, или заказать парадный портрет великому русскому художнику-патриоту. Глядишь, сиянье его патриотической харизмы их грешные лики подсветит… Они ведь тоже люди. Помню, как однажды зашел я на кладбище Александро-Невской Лавры поклониться митрополиту Иоанну Санкт-Петербургскому и Ладожскому. Заодно прошел мимо могилок Собчака и Галины Старовойтовой, закономерно убиенной, поскольку, согласно мировому закону, всякая революция рано или поздно пожирает своих детишек… А наша-то революция — криминальная… Неподалеку от Собчака и Старовойтовой увидел монументальное надгробие, сверкающее отполированными гранями мрамора и базальта, и понял, что передо мной эпохальное захоронение еще одного дитятки, пожранного чудовищной матерью-революцией. Эпитафия на мраморе гласила:

Филиппов Дмитрий Николаевич. 1944–1998. Великий гражданин, за Отчизну убиенный.

Память о тебе и делах твоих навсегда сохранится в благодарных сердцах народа России

Под надгробием покоился один из бывших комсомольских функционеров Ленинграда, ставший в 90-х годах то ли нефтяным магнатом, то ли владельцем морских портов и застреленный своими друганами- соперниками…

Но как хотелось его близким изобразить покойного русским патриотом, любимцем народа, «великим гражданином» (почти как Сергея Мироновича Кирова посмертно назвали!). Нет, неизбывна тоска у русских грешников по идеалу, по благодати, по святости, потому и становятся в очередь к Глазунову и просят: «Илья Сергеевич, сделай парсуну, за ценой — не постоим!..».

Люди сильны, но ход времени сильнее. Даже таким крупным и на словах независимым фигурам, как Илья Сергеевич, приходится склонять перед ним голову, соответствовать новой рыночной идеологии, присягать новым отношениям художника с властью.

А то, что за эти парсуны художник получал гонорары из ваучерных, украденных у нищей шудры грязных денег — ну и что? Деньги не пахнут. Но требуют от художника благодарности за переустройство жизни, осыпавшее его всяческими благами. И эта благодарность следует. Не прямо. Не по-лакейски подобострастно, а изощренно, по-глазуновски. Ведь главная отработка даже не в постоянной готовности изготовлять лики хозяев жизни, а в том, чтобы советскую эпоху унизить и «коммуняк опустить» как можно ниже. Размашисто и страстно выполняет эту социальную задачу потомственный дворянин Илья Сергеевич.

То заявит в телепередаче у Караулова, что в первые два месяца войны 5 миллионов советских солдат попали в плен[36]. То объяснит нам, что «реформы Столыпина дали возможность нам выиграть войну 1941 года» (а почему же тогда не выиграли войну 1914-го?). То чтобы мы не очень-то гордились «сталинским выкормышем» Георгием Жуковым, ошарашит доверчивых телезрителей историческим открытием — будто бы «Жуков, мне говорили (кто? — Ст. К.), не начинал сражения, если на одного немецкого солдата у него не было десяти советских». Особенно смешно было смотреть, как художник во время телеэфира вдруг ни с того ни с сего, прерывая разговор с дотошным Карауловым, вскидывал руку и вскрикивал не своим голосом: «Слава России!» Я говорю «не своим», потому что приветствие это с эсэсовским театральным выбросом прямой руки и воплем «Слава Украине!» было узаконено как ритуальное у бандеровцев и оуновцев на Западной Украине. Впрочем, идеологу единой и неделимой России и русскому монархисту простительно не знать таких мелочей из советской истории…

К истории у Глазунова свое, трепетное отношение. Во время телефонной беседы с читателями «Московского комсомольца» 30 августа 2004 года он так скажет учителю истории из средней школы: «Я считаю себя, после художника, профессиональным историком, который оперирует не идеологическими постулатами, а реальностью, фактами и документами».

Каковы же «факты и документы», на которые опирается профессиональный историк Глазунов?

Вот несколько отрывков из его книги:

«Уже с февраля — октября по 1923 год были уничтожены 18 миллионов человек».

Но этого Глазунову показалось мало, и на стр. 184 он пишет: «Подсчитано, что в XX веке около двухсот миллионов человеческих жизней, включая победоносную войну Сталина и его союзников против Гитлера, потерял русский народ и народы России». «Подсчитано» [37] …

«Говорят (кто говорит? — Ст. К.), однажды Сталин ночью вызвал к себе Ягоду и приказал создать тюрьму для личных врагов Сталина».

«Рассказывают(кто рассказывает? — Ст. К.), что годами позже Берия и Сталин любили вызывать из «зверинца» гигантского роста шведа Валленберга… Кто-то(кто именно? — Ст. К.)из бывшей обслуги «Сухановки» видел его, превратившегося в скрюченного, словно от ревматизма, старика».

«В конце 40-х годов в бериевском корпусе, по слухам(! — Ст. К.) уеще существовала каптерка, где висели костюмы и маршальские кители с бирками фамилий врагов народа».

И так — до бесконечности: «говорят», «рассказывают», «по слухам», «как пишут военные историки»,