– Потому что сама она не хочет со мной расставаться.
– Заведи автоответчик. Телефонные звонки прекратятся.
– У меня он дома есть. Зовут Джорджия.
Раннальдини это только развлекало.
– Да заведи себе другую любовницу, малыш. В море полно рыбы.
Но Гай уже был сыт по горло. Еще кого-то искать? На это просто не было наличных. Встречались хорошенькие женщины, бросавшие на него нежные взгляды в галерее или по воскресеньям в церкви, но он не мог наскрести и на вино.
В былые дни и Джулия и Джорджия им восхищались, уверяли, что он великолепен, и интересовались его мнением по любому поводу – две любви, одна удобнее другой. Теперь же обе, не скрываясь, выливали свою злобу во всех без исключения бульварных газетенках. Сам дьявол не доходил до такой ярости, как две презирающие друг друга женщины. Гай чувствовал себя ничтожеством.
21
Джорджии не работалось. Уже несколько дней над Парадайзом не шли дожди, и подобно тому, как промчавшиеся весенние ручьи бесследно исчезали, пропадало вдохновение. Понуро бродя по двору церкви Святого Петра в конце мая, она увидела, что «Королева Анна» потеряла кружево, а дикий чеснок – отцвел. Вокруг все увяло, и желтые листья поредели, может быть, оборванные любовниками, но, увы, не... Глаза Джорджии застилали слезы, и она не заметила Китти Раннальдини, подошедшую к ней с охапкой благоухающих пионов для украшения церкви.
– Как поживаешь, Джорджия?
Увидев, что ей явно не по себе, она добавила:
– Приходи в понедельник на обед к часу.
В понедельник утром, прибыв в «Ангельский отдых», Мамаша Кураж принялась утешать плакавшую Джорджию:
– Китти прекрасная девушка. И к тому же не пьяница. Она тебе что-нибудь вкусненькое приготовит. Было бы неплохо подкормиться.
– Этим утром весы показали семь стоунов и двенадцать фунтов, – сказала Джорджия.
Единственным положительным моментом оказалось похудание.
– Устрой себе веселый денек, – подбадривала Мамаша Кураж.
Если бы Джорджия ушла, Мамаша Кураж могла бы поживиться джином, да пораньше освободиться.
– Протонизируйся.
– Только с добавлением водки, – мрачно сказала Джорджия. – Вообще-то мне хотелось бы посмотреть, как «Валгалла» выглядит внутри.
– Как притон, – ответила Мамаша Кураж, доставая из буфета черную сумку для отходов. – Я не представляю, как Китти может спать там одна. Ей бы священника пригласить, чтобы освятил дом. Хотя Раннальдини симпатичное привидение. А в наблюдательной башне ему устраивает баню одна из этих джиу- джитсу.
«Интересно, а у Гая была джу-джу-джитсу в ванной с Джулией», – задумалась Джорджия.
В двадцать три года Китти Раннальдини как раз попала на половину возраста ее мужа (на лучшую половину, говорили люди, знающие их). В пригороде Лондона она провела суровое, но счастливое детство. Когда она появилась на свет, отец, начальник одной из железнодорожных станций, собирался на пенсию, а матушке, занимавшейся глажением и присмотром за чужими детьми, перевалило всего за тридцать. Каждое воскресенье Китти брали в церковь Святого Августина, где ее матушка бесплатно убиралась. И нигде так ярко не блестела бронза. Более трудолюбивая и умненькая, чем остальные детки, Китти в шестнадцать лет закончила восемь классов и сама выучилась печатать. Семья была консервативной – на памяти Китти бутылку вина открыли только один раз, когда миссис Тэтчер впервые стала премьер-министром. И Китти, следуя традиции юношества вступать в клубы и движения, присоединилась к юным консерваторам.
Там и познакомилась с банковским клерком Кейтом, с которым они обручились, когда она поступила на временную работу к Раннальдини.
Раннальдини меньше чем через неделю сообразил, что Китти прирожденная секретарша. Он как раз записывал «Риголетто», а его все отвлекали, предписания мелькали, как летучие мыши вокруг «Валгаллы». Китти каким-то образом навела порядок всего за двадцать четыре часа. Она оказалась не только пунктуальной, добросовестной, ненавязчивой и работоспособной, но и абсолютно спокойной и, терпеливо всех выслушивая, сочувствовала проблемам.
Исключительно добрая, она была очень скромна и осторожна. Решения принимались ею только после тщательного обдумывания. И потому Раннальдини не сразу удалось убедить ее остаться на постоянной службе, что означало ежедневные длительные поездки в Лондон и ухаживание матушки за больным отцом. И еще один из импульсивных актов в жизни Китти – разрыв с Кейтом и с уже овдовевшей матушкой (о чем она никогда не жалела) и переезд к Раннальдини за неделю до обручения.
Но все это не ранее, как Раннальдини пообещал, что мать получит финансовую поддержку. Финансовая поддержка оказалась достаточно скудной, и Китти приходилось исхитряться и урезать домашние расходы или тайком от Раннальдини брать машинописные работы, чтобы помочь матери.
За внешней невозмутимостью Китти скрывалась беспокойная душа неисправимого романтика. Она восхищалась людьми необузданными, поступающими по-своему, и всегда за них заступалась. Хотя ее темперамент и внешность оставляли ее позади других, всему миру могло стать известно, если что-то трогало ее сердце. Ей не было жаль всего сделанного для Раннальдини, но немногие счастливые часы она проводила ночью в постели за чтением Даниэлы Стил.
Китти чрезвычайно огорчили слухи о размолвке Гая и Джорджии. Их очевидное счастье могло вернуть ей веру в брак, разрушенную примерами из жизни Парадайза, и особенно из ее собственной.
