Лизандер рассердился на смиренность Китти, отошел к двери, ведущей в ванную комнату, и холодно оглядел росистые заросли папоротника. Ступеньки, обитые малиново-розовым вельветом, вели непосредственно в ванну, настолько огромную, что там свободно мог бы поместиться струнный квартет. И этот ублюдок хочет запихать Китти в какую-то вонючую маленькую дыру. Он чуть не схватил другую трубку и не включился в разговор. Но после того, как Китти неистово замотала головой, он на полную громкость включил телевизор – какую-то французскую рок-группу.
– Что там еще за шум? – резко спросил Раннальдини.
– Ничего, это дети, – пробормотала Китти сквозь грохот.
– Они должны быть в постели.
Лизандер так разозлился, что съел всю клубнику из фруктовой вазы и принялся за нектарины.
– Как ты посмел так шуметь? – в ярости произнесла Китти, положив трубку.
Лизандер посмотрел на нее в изумлении:
– Китти, да ты умеешь по-настоящему сердиться! И, словно пуля между глаз, пронеслась мысль: он влюбился в нее.
– Я просто ненавижу, когда ты так хорошо к нему относишься, – пробормотал он.
Вытерев руки о джинсы, он потянул ее к себе.
Несмотря на то что она извивалась, как поросячий хвостик, он поцеловал ее. Было ощущение чистоты и сладости, а ее юная кожа пахла дикой розой, и он продолжал целовать ее до тех пор, пока она не замерла.
– Меня колени не держат.
Он положил ее на зеленую вельветовую софу и вновь начал целовать, изучая ее тело.
Под платьем, промокшим во время купания детей, он обнаружил полную упругую грудь и талию, уже далеко не напоминающую запасную шину.
– О Китти, я без ума от тебя. Извивания начались вновь.
– Ты не должен быть так добр ко мне, – захныкала Китти. – Твое дело – только подразнить Раннальдини и привести меня в форму.
– Раннальдини здесь ни при чем, – оскорбился Лизандер.
Захватив ее лицо ладонями, он заставил ее посмотреть на себя.
– Я это делаю потому, что не могу иначе. Я люблю тебя, Китти. Поэтому я смылся из Бразилии. Я тосковал не по дому, я тосковал по Китти. И отныне я принадлежу тебе.
Затем, глядя на нее со сверхобожанием, он, сцепив пальцы для большей поэтичности, заговорил:
– Ты неотразима, как теплая печь, ты приятна, как печеный картофель, полный масла в воскресную ночь. Так... так... так желанна, как стакан холодной воды посреди ночи после пересоленной ветчины. О, Китти, я не могу сказать ничего умного, но я хочу быть грелкой, которая растопила бы твое замороженное сердце.
– Ох, чтоб мне сдохнуть!
Глядя на него, Китти пыталась бороться со слезами.
– Ведь ты же такой красивый, твое изображение может украшать жакеты, и ты должен быть кумиром для девушек, и уж никак не обращать внимания на такую, как я.
Теперь настала пора Лизандера проявлять выдержку.
– Да зачем они мне. Они же просто хорошенькие. Он, любуясь, провел рукой по ее раскрасневшемуся пухлому маленькому личику:
– А ты прекрасна. И душа у тебя прекрасная, как у Артура.
Понимая, насколько это серьезный комплимент, Китти старалась не расхохотаться.
Приободрившись, Лизандер предположил, что они возьмут курс к Джакузи. Но лицо Китти омрачилось.
– Мы не должны. Я замужем.
– Да не будь смешной, – Лизандер чуть не пустился в перечисление женщин Раннальдини.
– В любом случае это так здорово, целоваться с тобой, – вздохнула Китти. – Я не могла бы остановиться.
– Прекрасная идея.
Он начал расстегивать ее платье, видя ее задумчивость.
– Давай обсудим это за ужином. Иди переодевайся.
Он зевнул:
– Я люблю тебя, Китти.
Но когда она вышла, запоздалая усталость овладела им. Он рухнул на софу и быстро уснул. Полусъеденный гранат упал на пол, по подбородку стекал красный сок.
– Доброй ночи, Принц, – пробормотала Китти, проходившая в школе «Гамлета», закутывая его своим одеялом. Она предвкушала наслаждение наблюдать за ним всю ночь.
На рассвете она с трудом заснула в кресле и была разбужена телефонным звонком.
