чувствовал, как комната наэлектризовалась от вспышки гнева Раннальдини, и когда Китти осторожно положила трубку и с болью посмотрела на него, он смог услыхать, как разбивается о землю ковер-самолет его мечты.
– Я должна возвращаться. Газетам все известно.
– Ну и что? Какое это имеет значение? Это касается только нас.
– Ты же дружок Наташи.
– Чушь, я ее терпеть не могу. Я никогда не обращал на нее ни малейшего внимания. Это Раннальдини ее разжигал.
– А я его жена.
– Но ты не можешь оставаться с ним.
В испуге Лизандер бросился через комнату, но, уже обнимая ее, понял, что она удаляется.
– Он стар и зол.
– Я нужна ему.
Китти взяла мандарин из фруктовой вазы и, очистив его, выбросила мякоть в мусорную корзину и принялась есть кожуру.
– Угу, как лишнее одеяло из шкафа.
Забрав у нее кожуру, он сунул в ее трясущиеся руки стакан с водкой.
– Раннальдини достает тебя оттуда, только когда ему холодно. А я всегда буду с тобой, Китти. Мы уйдем далеко, далеко за холмы. Я же знаю, ты любишь меня.
Когда он силой поднял ее голову, ее лицо было таким же бледным и полным ожиданий, как у луны прошлой ночью.
– Это было наваждение.
– Ну что ты. Почему же ты тогда в отдельном чемодане привезла сюда Лесси?
Торжествуя, Лизандер вытащил из-под кровати чемодан и извлек из него колли, которую купил ей в игрушечном отделе магазина «Херродз».
Китти порозовела:
– Я думала, что детишкам понравится с ней играть.
– Так почему же ты не дала им ее?
– Завтра же я должна уехать домой, – прошептала Китти.
– Хорошо, я еду с тобой.
Если б Руперт не улетел в Англию, тогда бы он с его помощью убедил Китти не возвращаться.
Возвращение домой было убийственно, хуже, чем возвращение в школу, хуже, чем смерть матери. Окруженные детьми, разгневанными возвращением на четыре дня раньше, и понимая, что кругом пресса, Китти и Лизандер не касались друг друга и не обмолвились ни словом. Оба серые под загаром, невыспавшиеся.
В беспошлинном магазине Лизандер купил большой флакон «Диориссимо». Несмотря на то что он покупал это множество раз, он продолжал произносить «Диоримиссо», и девушка за прилавком улыбалась, потому что он был такой красивый.
– Это был любимый запах мамы, – сказал он, протягивая флакон Китти. – Я хочу, чтобы ты душилась этим, потому что, – голос его дрогнул, – потому что теперь я люблю тебя больше, чем любил ее.
После пьянящего воздуха и слепящих белых и голубых гор Хитроу выглядел серым и обжигающе холодным. Когда Китти выходила из самолета, злобный ветер задрал ей платье на голову, она так дрожала, что Лизандер подал ей свое пальто.
Но самое худшее наступило потом, когда таможенник, кинув взгляд на клюшки Лизандера для поло и кучу болтающих по-итальянски детей, наконец открыл Лесси.
– О, пожалуйста, нет, – прошептала Китти.
– Это я подарил ее миссис Раннальдини, – проворчал Лизандер.
– Еще одна шутка.
– Мать твою, да оставь ты ее.
– Не хамил бы ты мне, солнышко.
Таможенник достал перочинный нож и с наслаждением погрузил его в беззащитное белое пушистое горло Лесси, а затем неторопливо разрезал на кусочки ее бело-коричневое тело, в конце отрезав ей даже блестящий кожаный нос и выковыряв глаза.
Дети Раннальдини визжали в истерике. Лизандер думал, что Китти упадет в обморок. Только ее отчаянная мольба остановила его от того, чтобы перепрыгнуть через барьер и избить таможенника, особенно после того, как, даже не извинившсь, он вернул им останки Лесси.
– Я куплю тебе другую взамен, а тебя, ублюдок, я найду, – чуть не рыдал Лизандер. – О Китти, пожалуйста, не возвращайся к Раннальдини. Давай возьмем такси до Фонтейн-стрит.
Выйдя из аэропорта, они попали в кипящий котел журналистов, смакующих эту историю. Но налетел
