вот вспоминал разное, слышанное и читанное, у меня цепочка и сложилась.
— Давай, выкладывай!
— Рассказывал один целитель, как начинал без наставника. Очень хотел помочь любимой женщине, еще мало чего в науке лекарской понимая. Произнес заклятие, то, что называлось «взять болезнь на себя». После чего сам тяжело заболел, его долго лечили, с трудом вылечили. А потом, ведуном став, он горько о том жалел, под старость мог чужую болезнь забрать, да сам здоровым остаться.
— Все эти «взятие болезни на себя» — одни слова, — махнул рукой Иггельд, — коли поверит больной, поможет. Но ты и мед, на саже замешав, можешь хворому дать, приговаривая, что лекарство то аж со Святых Гор, на вес злата куплено. И — поможет, ручаюсь, лишь бы сказано было внушительно!
— Да я и без тебя понимаю, — чуть ли не в подражании наставнику, замахал руками Младояр, потом спохватился, — ну не без тебя, но уже тобой раньше научен, — поправился княжич, — заболел тот лекарь молодой от того, что сам себя убедил — мол, забрал болезнь! А под старость бывалый стал, на него уже такие слова не действовали…
— Да, именно так, — подтвердил лекарь, — но чем поможет твой рассказ Гориполку?
— А тем! — Младояр аж побагровел от злости, — Это для тебя, да для меня — слова просто слова, а для Гориполка — слово может стать Словом! Даже мое! — выкрикнул подросток напоследок.
— Какое слово? Если уж и мои не действуют, а у ведуна для болящего каждое слово — что лекарство…
— Вот возьму и скажу брату, что забираю его проклятие на себя!
— Как? — не понял Иггельд, — Ты хочешь тоже заболеть?
— Да мне все эти проклятия — как с гуся вода! А Гориполк ослобонится…
Иггельд, наконец, понял. Клин клином вышибают. Слова жрецов, требы, обряды — силы не имели, потому — пытались проклятие снять. А юный княжич иное задумал — заклятие не снимать, а перенести на другого. И ведь поверит Гориполк! Точно — поверит. Если поверит — выздоровеет. Сколько сказок, преданий о том, как чужую смерть забирали жены да матери, любимых спасая. А братья-близнецы одну смерть на двоих разделили, но в яви, но в нави через день живя. Но то сказка. А тут — явь. Дельно придумал княжич.
— Надо только не просто сказать о том Гориполку, а обряд, как заведено, провести, — уже вслух продолжил размышлять старый ведун, — давно таких треб не проводили, но не страшно, у жрецов ничего не пропадает, не забывается. Одно только…
— Что?
— Почему ты?
— Я?
— Лучше я на себя возьму, — решил Иггельд.
— Ты — не родня Гориполку, не жена, не мать, не поверит он в действенность, — начал горячо убеждать Младояр, — а я — брат, меньший брат, мне по роду написано старшему помочь, даже жизнь отдать…
— Ты это брось!
— Да я не о том, что мне чего будет, а о том, чтобы с Гориполка тяжесть снять. Ну, подумай сам, если ты, Иггельд, человек чужой, или я, родич — разница есть? Когда все поверят? Ведь не только в брате дело, он сперва тоже от проклятия отмахнулся, а вот как начал в деревеньке народец его убеждать, что все от заклятий Белого Ведуна помирают, как посмотрели на брата жалостливо, что на покойника — так Гориполк и сник, захворал. Надо, чтобы не только брат поверил, пусть бы весь народ начал меня, маленького, бедненького, несчастненького, жалеть, о моей судьбе плакать — вот тогда брат и поправится!
— В твоих словах кое-что есть. Даже очень много чего есть. Конечно же, все смотрят на Гориполка, как на обреченного, от того ему еще хуже…
— А раз я прав, пошли к отцу!
— Подожди, дай разобраться… — Иггельд немного растерялся, он не привык к такому напору со стороны воспитанника.
— Некогда ждать. Придумали — надо делать!
— А ежели князь спросит…
— На ходу сообразишь!
Младояр, схватив наставника за рукав, потащил назад в палаты. Князь, сидевший в полном прострации у постели сына, гневно поднял брови на такую, не к месту, суету.
— Млад дело удумал, — просто сказал Иггельд, — Гориполка это излечит.
— Излечит? — до отчаявшегося отца таковая весть дошла с трудом, — Говори!
— Меньший брат заберет проклятие старшего на себя. Проведем обряд…
— Как это? — растерялся князь.
— Есть такое, точно есть, хоть и редко делается, — пытался убедить князя ведун, — близкий родственник, или человек любящий, они могут забрать и проклятие, и для самой Смерти себя в подмену предложить…
— Ты что?! Хочешь, пусть бы у меня умер не один сын, а два?! — вскричал Дидомысл.
— Гориполка этот обряд спасет, точно поправится, уверен.
— А Младояра?
— Он уже почти ведун, справится и с болезнью, и с заклятием, для него такое Слово — просто слово, и не боле!
— Справится… — подивился князь, мгновенная вспышка гнева ушла, Дидомысл обдумывал предложенное, — Так говоришь, справится с заклятием?
— Жизнью клянусь!
— Твоей жизни всего ничего, может быть, и осталось, ты же старик, а Млад — мальчишка, ему еще жить и жить, — в голосе князя больше не чувствовалось гнева, — значит, говоришь, заклятие на него не подействуют?
— Да с меня все — как с гуся вода! — вклинился в разговор Младояр.
— А ты чего скажешь? — спросил князь у лекаря.
— Насколько я изучил Младояра, зная его, как ты помнишь, князь, с момента извлечения на свет, на него такие заклятия не подействуют. И, вообще, защищен он от разной волшбы, есть такое поверье…
— Потому как — не рожден?
— Да!
Младояр с изумлением глядел на учителя. Вот так Иггельд. Не даром сказал ему — «сообразишь на ходу»! И ведь придумал. Ну, мудрец! Ловко историю появления Млада на свет приплел. Ведь убедит отца, точно убедит!
— Ты что, совсем не боишься? —спросил отец строго.
— Нет.
— Смелый? — князь заглянул в глаза сыну.
— Нет, я знаю, что не заболею, — Младояр легко выдержал взгляд. Спасибо наставнику, выучил в глаза смотреть, «глаз держать». И змеям глядел, и лесным хозяевам, глаз не отводя. Княжичу как-то удалось даже заворожить кролика, глядя тому в глаза-бусинки. Оно конечно, не пристало с отцом, тем паче — с князем, этой силой мериться. Но сейчас — другое дело!
— Возьмешь братишкину хворь на себя?
— Возьму, — подтвердил Младояр твердым голосом.
— Эй, Иггельд, зови волхвов, каких для такого случая надо… Пусть готовят обряд не медля!
Менее всего ждал Младояр, что обряд сотворят в храме Макоши. Великая богиня всегда пользовалась почетом, и в Крутене, и в других княжествах Пряха частенько занимала место в Триглаве, ее праздник отмечали аж двенадцать раз на год. Но сюда княжич раньше не заходил. Почему? Макошь получала требы повсеместно, прямо на полях — если просили об урожае, в избах да теремах — коль ждали младенца. Сюда же, за серебренные — металл Пряхи — двери народ захаживал редко. Люди слишком боялись Судьбы, чтобы осмеливаться что-то напрямую просить у Пряхи.
Княжич с легким содроганием рассмотрел кумира. Несомненно, Пряху изготовили в какие-то древние времена, кто бы из нынешних мастеров сумел бы так обработать гигантский кусок горного хрусталя, придать
