выдернутая из воды, хватал ртом пропитанный порохом воздух.
Вестовой переместился поближе и отдал честь.
— Господин поручик! Вашей части приказано…
Раздался противный душераздирающий свист, оглушительный взрыв. Все нырнули на дно окопа. Только Костя продолжал сидеть, как сидел, не видя и не слыша ничего.
— Пристрелялись, нехристи, — пробормотал солдат прямо на ухо Володи. — Следующий будет аккурат сюда.
— Господин поручик! — услышал он картонный голос вестового. — Вашей части приказано сменить дислокацию и закрепиться на южном склоне холма.
Володе показалось, что Костя его не расслышал. Глаза его продолжали, не мигая, смотреть в пространство. Володя высунулся и через кромку окопа осторожно огляделся. Им предстояло преодолеть расстояние метров в двести и удерживать позицию на голом склоне, абсолютно лишенном растительности и каких-либо укрытий. Чистое безумие.
— Басаргин! — услышал он голос Кости и склонился к нему.
— Чистое безумие, — еле слышно прошептал Костя. — Нас перебьют, как цыплят. Но я, кажется, понимаю Полкашу. Он хочет отвлечь внимание на нас и ударить с фланга. Единственный выход для него. Похвально, вот только противно выполнять роль приманки.
Вестовой каким-то чудом расслышал конец его фразы. Глаза его недобро заблестели, он даже неуклюже выпрямился, стараясь, впрочем, не высовываться.
— Господин поручик, приказы не обсуждают!
— Остынь, — сказал устало Костя. — Сам ведь с нами не пойдешь.
Тот дернулся, как от удара, но смолчал, видно, возразить было нечего.
— Солдаты! — Голос Кости взлетел над окопом, проникая в самые дальние его уголки. — Нам выпала честь переломить ход сражения и занять новый рубеж. Цепью, короткими перебежками за мно-о-ой!
Он выхватил из кобуры пистолет и, вскарабкавшись на край окопа, побежал, спотыкаясь, вперед. Один. Никто не последовал за ним. Все произошло настолько неожиданно, что люди не успели опомниться, понять, что от них требуется. Ошалевшие от канонады, они смотрели на одинокую спину командира, четко выделявшуюся на фоне ослепительно голубого неба.
Раздался оглушительный взрыв. Когда все снова выглянули из окопа, Кости уже не было видно. На том месте, где он только что стоял, зияла огромная дымящаяся воронка. Клубящийся столб пыли медленно оседал в нее.
Волна безумной ярости захлестнула Володю, ослепила, перехватила горло. Одним стремительным рывком перемахнул он через край окопа и выпрямился во весь рост.
— Братцы! — закричал он громовым голосом. — Вся матушка-Россия смотрит сейчас на нас. Не посрамим своей чести перед басурманами. Впере-о-о-од!
Боковым зрением он видел, как зашевелились серые цепи. Солдаты, придерживая винтовки, полезли из окопа. Володя побежал вперед, спиной чувствуя их поддержку. Отчаянная, пьяная радость охватила его. Нет, Костя погиб не напрасно.
— Ур-ра-а-а! — звонко закричал он.
Раскаленный воздух, обжигая, врывался в легкие. Пыль скрипела на зубах, раздирала горло.
— Ур-ра-а-а! — вторили ему десятки таких же пересохших глоток.
«Врешь, — подумал, ликуя, Володя. — Нас так просто не возьмешь». Что-то горячее ударило ему в голову, отбросило в сторону, на камни. Небо закружилось перед глазами и рухнуло всей своей неожиданной тяжестью. «Нелли», — промелькнуло у него в мозгу. Но лицо, которое возникло вдруг перед ним, вовсе не было лицом сестры. Девушка со змеей. Именно ее лицо склонилось над ним, улыбаясь, маня. Он протянул к ней руки и провалился в небытие.
Дро стоял у входа в полевой госпиталь и курил, глядя на снующих вокруг людей. Его рука, которую зацепило пулей в одном из боев, уже совсем зажила, и завтра он должен был вернуться в полк. Ему не терпелось снова взять в руки оружие, ощутить под пальцами холодок курка и стрелять, стрелять. Чтобы земля горела под ногами ненавистных турок, сотворивших этот кошмар с его народом. Когда он думал об этом, черная ярость застилала его мозг, и он становился сам себе ненавистен. Ну, ничего, недолго уже. Завтра.
Ощутив на языке горячую до нестерпимую горечь, он вынул изо рта окурок самокрутки и щелчком послал его в воздух. Говорят, сегодняшняя операция прошла успешно. Несмотря на значительные потери, удалось немного продвинуться. Дро посторонился, пропуская носилки. Молодой офицер с залитым кровью лицом лежал на них, запрокинув голову. Рука соскользнула с носилок и безжизненно болталась сбоку.
За носилками торопливо шагала знакомая медсестра. Проходя мимо, она, как всегда, игриво задела его пухленьким локотком. Дро знал, что нравится ей, но сегодня это почему-то его совсем не волновало.
Полная, круглолицая, с маленьким вздернутым носиком, она остановилась перед ним, призывно глядя круглыми серыми глазами.
— Бедный юноша, — сокрушенно сказала она. — Такой молоденький, хорошенький. Проклятая война.
Дро вспомнил неживое лицо офицера, изуродованное нашлепками запекшейся крови. Хорошенький! Ну и словечко!
— Да, чуть не забыла, — продолжала между тем женщина, многозначительно поигрывая светлыми бровями. — Вам письмо. С утра ношу, все недосуг было передать.
Она порылась в кармане фартука и извлекла на белый свет уже довольно замусоленный конверт. Дро, не чинясь, выхватил его у нее из рук. Он сразу узнал крупный ученический почерк Марго. Рывком вскрыл конверт и забегал глазами по строчкам. Ее первое письмо. Боже, как он ждал его! В висках застучало, во рту пересохло от безумного волнения.
Она писала о своей жизни, о работе в госпитале, о том, как устает и как счастлива оттого, что может быть полезна. Писала спокойно и обстоятельно, слишком обстоятельно, слишком спокойно. Он впился глазами в ровные четкие строчки, пытаясь найти в них скрытый, тайный смысл, и не находил. Ни слова любви, тоски, надежды, ничего, а он так ждал именно этого. Тогда, на вокзале, она была совсем другой, трепетной, любящей, или ему только показалось и он опять обманулся? Дро еще раз пробежал глазами письмо. Пустота. Не зря его мучили дурные предчувствия, и он строчил и строчил ей письма, бережно складывал и… не отправлял.
От стоящей перед ним женщины не укрылось выражение горького разочарования и боли в его глазах.
— Плохие новости?
Дро только мотнул головой.
— Вы, наверное, заняты?
— Нет. Анаит только что заступила на дежурство. Справится и без меня.
Она повернулась и, покачивая полными бедрами, пошла в палатку, где стерилизовали хирургические инструменты. Дро, поминутно оглядываясь, последовал за ней. Его будто кто-то подталкивал в спину. В палатке было сумрачно и прохладно. Женщина стояла к нему спиной и, не оглядываясь, что-то переставляла на столе. Дро шагнул к ней, расстегивая на ходу брюки. «Если она сейчас оглянется, я ее просто задушу», — подумал он, задыхаясь от накатившего вожделения. Но она не оглянулась. Юбка взлетела на спину. Белья на ней не было. Дро уже много месяцев не прикасался к женщине, и сейчас вид голодного пышного тела привел его в состояние, близкое к помешательству. Глухо зарычав, он толкнул ее к столу, пригнул пониже и одним ударом вошел в нее. Она дрожала под его натиском, стонала, извивалась всем телом. Он скользил в ней, как хорошо смазанный поршень, содрогаясь от блаженства и омерзения.
«Марго, Марго, — кричал он беззвучно, продвигаясь все глубже и глубже. — Что ты делаешь со мной?!»
— Господи, как хорошо, — хрипло шептала женщина. — Еще, еще!
Он был почти благодарен ей за ее восторг, за хрип, за податливость ее большого потного тела, за то, что она была так не похожа на его любовь.
Дро вцепился руками в ее талию и, проникнув в совсем уже невозможную, раскаленную, как лава,
