И миллионеры разоряются.
— Согласен. Так чем могу служить?
— Я хотела предложить свои услуги. Буду откровенна. Мне нужны деньги. Я могла бы петь для пассажиров первого класса здесь или в обеденном салоне.
«Он — англичанин. Думай, Марго, думай. Соображай быстрее, пока он окончательно не отказал и не отправил тебя вниз». Мысли, как ласточки, метались в мозгу.
— Вот, послушайте.
И Марго запела старинную английскую балладу семнадцатого века, которую любила ей петь мама.
— Не стой под моим окном, любимый, — пела она. — Здесь тебе не бросить якорь.
«Ну оттай, ты же моряк, — думала Марго, выводя нежную мелодию припева. — Ты же не можешь такое слушать спокойно!» Однако лицо офицера оставалось непроницаемым. Глаза его под козырьком фуражки разглядеть она не могла. Истукан и есть.
— Спасибо, — сказал он, когда отзвучала последняя нота. (Хоть куплет до конца дослушал, и то ладно!) — Следуйте за мной, мисс.
Ага, а вот и публика,, не заставила себя ждать. Группа поддержки. Когда они завернули за угол танцевального салона, то наткнулись на троих матросов, которые явно собрались послушать. Они вытянулись перед ними, как по команде, но Марго успела поймать несколько совершенно восторженных взглядов.
Капитан провел Марго к входу в танцевальный салон и велел подождать. Вернулся он не один, а с приземистым, коренастым человечком по имени Фред.
— Вот, Фред, познакомься, мисс… — Он повернулся к Марго, не зная, как продолжить.
— Миссис Доббельсдорф. — Произнесено это было с непоколебимым достоинством.
— Да, миссис Доббельсдорф. Миссис Доббельсдорф только что высказала очень интересное предложение. Мне бы хотелось, чтобы ты, как распорядитель досуга, внимательно выслушал ее. По-моему, тут есть потенциал.
Марго быстро изложила ему суть своей идеи и напела по-французски несколько куплетов из «Жирофле-Жирофля». Фред был гораздо более экспрессивен, чем помощник капитана. Он тряс ее руку, порывался по-отечески поцеловать в щечку, чуть не прыгал от возбуждения. Короче, согласился.
— Завтра ровно в двенадцать я жду вас в музыкальном салоне для спевки с нашим оркестром.
— Скажите, пассажиры из каких стран находятся на борту?
— А вам зачем? Ох, я дурак! — Он тут же сообразил, к чему она клонит, и бросил на нее уж совершенно восхищенный взгляд. — А вы — умница!
— Я могу петь на английском, французском, русском, немецком, итальянском и даже на армянском, хотя это вряд ли понадобится, — скромно заметила Марго, потупившись на всякий случай. Скромность, как известно, украшает.
— Сокровище! Сокровище! — закричал экспансивный Фред. — Жду вас завтра в двенадцать, а пока вспоминайте свой репертуар.
Марго вернулась к себе как на крыльях и весь остаток ночи переводила песни Франты с немецкого на английский.
Клара оказалась просто подарком судьбы. Она целиком взяла на себя заботу о Лизе, пеленала ее, баюкала. Откуда ни возьмись поперек их ячейки появилась веревка, на которой закачались отстиранные Лизины пеленки.
— Эх, чует мое сердце, пора нам маленького заводить, — ворковала она. — Руки прям соскучились.
— Так за чем же дело стало? — спросила Марго.
Они сидели на палубе, наслаждаясь теплыми лучами утреннего солнца. Лиза уютно посапывала на руках у Клары.
— Дай только до мужа добраться, — мечтательно проговорила Клара. — Уж я намилуюсь за все время, что одна куковала. Я ж его, почитай, год не видела. Уж иссохла вся. Нельзя нам, бабам, долго без мужиков жить.
Марго кивнула. Так просто и так точно. Женщины рождаются на свет, чтобы любить и быть любимыми. Это для них — как вода и солнечный свет для цветка. Без любви — смерть. «А я? — подумала вдруг Марго. — Смогу ли когда-нибудь полюбить снова? Смогу ли отозваться на зов мужчины? Нет, нет, этого уже не будет со мной. Но у меня есть другая любовь. Лизанька. Она не даст мне пропасть».
— А мне и дочки хватит. Буду ее растить, бантики завязывать. И довольно с меня.
— Не зарекайся, Марга. Жизнь свое возьмет. А умерших надо хоронить.
— Не могла я его похоронить, понимаешь. Не видела его мертвым. Он для меня живой, снится почти каждую ночь, разговариваем. Я даже прикосновения его чувствую.
— Ох, девка, смотри не забрюхать от него во сне. Да ладно, ладно, не сердись, это я так, к слову. А от мужиков тебе все равно никуда не деться. Вот Янек мой — на что телок еще, а засматривается на тебя вовсю. Или не заметила?
Клара расхохоталась и толкнула Марго локтем в бок. Заметила, как не заметить.
Было странно стоять на сцене при полном освещении под прицелом десятков глаз. Такое с ней впервые. В «Т-клубе» она была фантомом, невидимкой. Здесь другое. Марго не боялась, нет, скорее, примерялась, как пантера перед прыжком. Все зависит от первой ноты. Либо они сразу твои, либо мимо.
Для Марго нашлось вполне сносное вечернее платье, черное, с открытыми плечами и глубоким декольте, выгодно подчеркивавшим ее налитую грудь. Еще одно преимущество родов. Такого бюста у нее никогда в жизни не было. Судовой парикмахер поколдовал над ней на славу. Бронзовые локоны каскадом падали на одно плечо, оставляя открытой алебастровую шею и ушко со сверкающей каплей бриллианта. На самом деле горный хрусталь из коллекции того же парикмахера, но кто разберет. Он даже расстарался и вплел ей в волосы страусиное перо. Так шикарно она давно уже не выглядела, правда, вся роскошь подержанная и с чужого плеча, да кому какое дело.
За спиной тихо переговаривались музыканты. Ждут ее знака. Они успели немного порепетировать днем, кое-как согласовали репертуар. Марго напела им «Ангела» и «Мефисто», бессмертные творения Франты, и оставила их разучивать новые мелодии. Ничего, для них это не проблема. Профессионалы. А ей надо было кормить Лизу и еще успеть хоть чуточку поспать перед дебютом. Хотелось выглядеть получше.
С чего же начать? Глаза ее столкнулись с пристальным взглядом высокого широкоплечего мужчины в белом офицерском кителе. Он стоял слева от сцены, прислонившись к колонне, в самой непринужденной и расслабленной позе, но от всей его фигуры так и веяло силой. Сразу видно, что этот человек привык отдавать приказания, и приказания эти всегда выполняются. Марго понравилось его лицо, широкое, волевое, очерченное четко и просто, словно высеченное из гранита размашистыми движениями скульптора. Постойте, да это же вчерашний капитан, тот самый, который застукал ее вчера ночью у окна танцевального салона. Надо же, как меняет фуражка лицо человека! Кроме того, было темно, и еще ей не хотелось уж очень пристально разглядывать его вчера.
Итак, это он, человек, с чьей легкой руки она стоит сейчас на этой сцене. Пожалуй, он заслужил награду. Судя по всему, ему понравилась ее вчерашняя песня. Но она спела всего один куплет. Что ж, она споет для него еще раз.
Марго полуобернулась к музыкантам и украдкой показала на пальцах — номер три. Тихо-тихо запела скрипка.
— Не стой под моим окном, любимый. Здесь тебе не бросить якорь.
Марго пела только для него, для человека с неподвижным лицом, на котором жили только глаза. И глаза эти были неотрывно прикованы к ней. Под взглядом этих глаз она напрочь забыла о том, что вокруг. Перестал существовать танцевальный салон и люди в нем, перестал существовать этот корабль, даже море и страна, в которую он плыл. Сердце билось где-то у горла, как раз там, где рождался звук.
Громкие аплодисменты прервали наваждение. Марго благодарно качнула кудрями и запела вальс Адели из «Летучей мыши» Штрауса. Устоять не смог почти никто. Площадка танцевального салона тут же заполнилась танцующими парами. А что, если и он пригласит на танец какую-нибудь даму? Нет, нет, невозможно. Сегодня он принадлежит только ей одной.
«Странные, однако, меня посещают мысли, — подумала Марго. — Размахалась крылышками, прямо как институтка. А он, может быть, просто пришел посмотреть, не наломает ли она дров. Он же здесь отвечает
