деревяшкой в пол, и Бандалетов стоял перед закусывающими шофёрами. Услышав предложение спасти благородного человека, шофёры не от жадности, а из чувства безопасности, от нежелания участвовать в каком-то непонятном представлении сочли за лучшее просителя обматерить. Бандалетов резко пригнул подбородок и в следующую секунду вскинул голову, как исполнительнейший флигель-адъютант, получивший ясное указание о дальнейших действиях. Он тут же развернулся и чётко, ловко, в два шага предстал перед приятелями. Благородная душа Бандалетова не стала открещиваться от знакомства с Игорем Ивановичем и Шамилем.
— Не смею мешать беседе умнейших граждан Гатчины, — четко доложил Мишка.
Игорь Иванович был рад, что семь копеек у него всё-таки оставалось, и он тут же кинул их в подставленную ладонь, Шамиль дал копеек восемнадцать. Поблагодарив дарителей всё тем же флигель- адъютантским поклоном, Мишка развернулся на своей деревянной оси и покинул «Утюг».
— Племянник любит «московское» пиво? — кивнув на сетку, поинтересовался Шамиль.
— А что ты думал? Пол-утра потерял, пока нашел.
— Это хорошее пиво, я его пил. Мы его с тобой пили. На майские, помнишь, с машины продавали? С машин всегда продают дорогое пиво.
— Смотри, что у меня с руками. — Игорь Иванович поставил кружку и протянул ладонь. — Во, видишь? Не разгибается до конца, и всё тут.
Безымянный палец бурой, в трещинах и царапинах клешни действительно пребывал в оригинальной позе.
— А ты попробуй календулой.
— Я гомеопатию не признаю. Хочешь — обижайся, хочешь — нет, только это… — Игорь Иванович придвинулся и доверительно сообщил: — Это буряты выдумали, им она и помогает.
Шамиль подумал, что-то вспоминая, улыбнулся и сказал:
— Академик Павлов не был, по-моему, бурят, но лечился только у гомеопатов.
— Вот и залечили своими шариками.
— Шарики здесь ни при чём, это жена…
— Жена? Да он свечки по ней ставил!
— Кстати, наука отрицает, что академик Павлов верил в Бога.
— А где была твоя наука, когда он в Знаменской церкви на площади Восстания поклоны бил?! Знаменскую-то не сносили, пока был жив академик Павлов.
— Я по радио слышал, «Уголок атеиста» называется…
— Мне не надо радио, если я сам… в общем, не сам, а Настя… её младшая сестра на Гончарной жила и ходила в Знаменскую… Так что слушай радио… — Убеждённость в своей правоте мешала найти нужные слова.
— Марко Поло, венецианский путешественник, вообще считал Россию китайской провинцией… и называл Татарией. Это же заблуждение!..
— Так и нечего глупости повторять… Марко Поло!
— Я просто хотел сказать, что у великих людей есть великие заблуждения.
— Правильно. Потому что вокруг каждого подпевал полно, и любую глупость тут же подхватят и ну звонить!..
Игорь Иванович значительно замолчал и со вкусом отхлебнул пива, разглядывая лицо Шамиля, будто оно было предметом неодушевлённым.
Лицо у Шамиля было бы вовсе круглое, если бы не сдавленность в районе висков, и поскольку полного круга не получалось, оставалось впечатление незавершенности или какой-то неправильности, именно от этого брови взметнулись однажды вверх да так и остались, запечатлев гримасу удивления. Впечатление это подтверждалось и узким изгибом губ и наклоном головы вправо, будто Шамиль прислушивался к каким-то звукам, исходившим из правого плеча. Крючковатый узкий нос на почти плоской поверхности лица являл собой нечто даже воинственное, клюв не клюв, но что-то в этом роде. Строго говоря, вид Шамиля можно было бы считать высокомерным, насмешливым и агрессивным, если бы не легкое облачко улыбки, которое, казалось, всё время бродит около его лица, случайно касаясь то глаз, то губ; есть такая улыбочка у человека, готового всегда признать себя побеждённым, но с такой оговоркой, что победителю самому было бы резонней отказаться от своей победы.
— Безобразие, льют одну пену. — Игорь Иванович поднял кружечку на уровень глаз.
— Пиво без пены не бывает, — сказал Шамиль. — Странно другое: оказывается, Земля совершенно не изучена.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Ты помнишь Ракию? Это дочка Ашраф, жены Хакима от первого брака. — Шамиль неторопливо отхлебнул пива. — У Ракии тоже девочка, Нурия, ей три года. Махуза собрала кой-какую одежду, из обуви от наших осталось, я повёз в Ленинград Ракие. Она на Кропоткина живёт.
— У Евгеньевской больницы? — уточнил Игорь Иванович.
— У Евгеньевской — там Бакунина, а это Кропоткина, у Сытного рынка. Я приехал, дома её нет, ждать часа два, а то и три. В кино с вещами не пойдёшь. В зоопарк, там рядом, холодно. Пошел в планетарий. Очень интересно. Вот видишь яйца? — Шамиль показал на горку крутых яиц на буфетной витрине. — Так если сравнить Землю с яйцом, то более-менее изучена только скорлупа.
— А дальше и изучать нечего, жижа там расплавленная. Магма!
Игорь Иванович осушил последние капли и решительно отставил кружку. Шамиль, не глядя на приятеля, отлил немного пива в его отставленную кружку. Игорь Иванович снова взял ее в руки.
— Им, оказывается, ещё неизвестно, где эта магма размещается. Только там, где желток, или и там, где белок.
— Где белок, там вода и минералы, а где желток — магма, — с убежденностью очевидца сказал Игорь Иванович.
— Вот говорят — путь к лучшему… Каких-нибудь пять-шесть миллиардов лет, и Солнечная система превратится в ещё один необитаемый остров во Вселенной…
— Почему остров? — не поднимая глаз на Шамиля, строго спросил Игорь Иванович.
— Так сказал лектор, он что-то имел в виду. Вопросы потом были, но про остров не спрашивали.
Игорь Иванович, удовлетворенный ответом, кивнул.
— Я к чему веду мысль? Если Солнце рано или поздно погаснет, то какой же это путь к лучшему?
— Ты хочешь, чтобы жизнь остановилась?
— Это невозможно. — Шамиль улыбнулся, как большой начальник, отказывая беззлобно в маленькой просьбе. — Моя мысль совсем простая, мне даже неловко тебе её говорить. Если у всего есть начало и есть конец, то, значит, есть и середина?
— Предположим, — осторожно допустил Игорь Иванович, опасаясь попасть в ловушку.
— Стало быть, есть движение вверх и, хотим мы или не хотим, вниз. Так устроена жизнь.
— Я тебя понимаю. — Игорь Иванович на секунду пожалел, что шоферы, бурно костерившие тупое начальство, не слышат их разговора.
— Если есть движение вверх, а потом вниз, значит, есть и это место… — Шамиль изобразил рукой взлет и падение, и жест его был предельно понятен. — Мы говорим: вершина, вершина… Правильно, но стоит ли стремиться к вершине, если оттуда путь только вниз? Я не против вершины, — стараясь удержать разговор в лояльном русле, пояснил Шамиль. — Не подумай, что я против вершины… Я — за вершины.
— Ты видишь выход? — Голос Игоря Ивановича был по-прежнему строг, но внимательное ухо непременно усмотрело бы промелькнувшую тень неуверенности.
— Представь себе — да.
— Что считать вершиной?
— Вот именно! Я знал, что ты поймёшь сразу. — Шамиль рассмеялся счастливым смехом, как смеются третьеклассники, решившие «нерешаемую» задачу. — Что считать вершиной? Для дерева — это одно, для солнца — это другое, а для человека?..
— Ты хочешь сказать о детях? — обретя уверенность и глубоко подумав, спросил Игорь Иванович.
— Нет. Если нет детей, разве жизнь человека уже бессмысленна и нет вершины? Человек состоит не
