Они потом мгновенно изготовились к бою и, конечно, вцепились бы друг дружке в волосы, но я пригрозил им штрафом за недостойное поведение в суде. Они притихли, закрылись платками и уселись на скамейку. И так каждый раз, когда их темперамент начинал хлестать через край, я напоминал им о штрафе, и это действовало как ушат ледяной воды.
– Гражданка Петрова, – обратился я к подсудимой, – вы признаете себя виновной в том, что нанесли телесные побои своей соседке?
Подсудимая изумленно всплеснула руками и нараспев протянула;
– Царица небесная, ну и бессовестная! Она же первой и начала… Поглядь – ка, товарищ судья, как она, Наташка, двинула холодным сапогом под это место! До сих пор сине! – Она хотела показать, где у нее сине, но я поспешил остановить, сказав, что суд ей и так на слово верит. Моя снисходительность к подсудимой больно задела потерпевшую. Она опять вся затряслась и, глотая слезы, бессвязно залепетала, с упорным желанием разжалобить суд:
– Она сама первая, гражданин судья. Я и не думала ее ударить. А если так и получилось, то не нарочно, а случайно. Разве я не знаю, что за такие дела можно срок получить!
Подсудимая злорадно улыбалась.
– Ха, случайно! Знаем мы, как за случайно бьют отчаянно. Вот они доказательства, тут. – Она вытащила крохотную бумажку и помахала ею перед носом соперницы: – Вот она, справочка от доктора. Мы тоже законы знаем. Так что вместе чудили – вместе и клопов да – : вить будем, моя милая Наташенька.
Наташенька, сверкая глазами, злобно процедила сквозь зубы:
– Суд еще посмотрит, чей козырь старше! – И вытащила из – за пазухи горсть волос и изорванную в клочья кофту. – А еще она, гражданин судья, повалила меня на землю, топтала ногами, царапалась и все старалась задушить. Поглядите, как она своими граблями разуделала мне шею. А груди так болят, что и дохнуть нет никакой возможности. Так вот, дорогая Машенька, суд знает, кому больше давать.
По всему выходило, что, выражаясь словами Наташки, «давать» надо было обеим.
Хоть и так было ясно, но вопрос «Из-за чего произошла драка?» – этот вопрос щекотал мне язык. И я задал его. Да простят мне потерпевшая с подсудимой молодость и шаловливое любопытство.
Мария Петровна нехотя поднялась и, не поднимая глаз, тихо ответила:
– Из – за Ваньки Веселова.
– А кто он?
– Шофер здешнего леспромхоза.
– Что у вас с ним было?
– Любовь. Он обещал жениться на мне.
– Вам он тоже обещал? – спросил я потерпевшую Она кивнула головой и всхлипнула;
– Обещал, и даже раньше, чем Машке. А потом она его запутала. Парень-то он уж больно слабохарактерный, гражданин судья.
– Ничего себе слабохарактерный…
Сельсовет задрожал от хохота.
Я сделал от имени суда строгое предупреждение подсудимой и опять обратился к потерпевшей:
– И вы знали, что он одновременно и к ней и к вам ходит?
Она удивленно посмотрела на меня и улыбнулась:
– Так об этом все знали, гражданин судья.
– И вы его все – таки продолжали любить и надеяться?
– Что делать, гражданин судья! Я ведь человек-то живой. – И тяжело вздохнула.
В ее откровенно простодушном признании было столько тоски по своему маленькому счастью, что я вздрогнул и невольно взглянул на подсудимую. Ее лицо выражало то же самое. Мне стыдно и за себя, и за свои неумные, пошлые вопросы стало, да и за весь этот суд, который ничего не мог принести, кроме горечи, обиды и незаслуженного оскорбления.
Суд предложил им покончить дело миром. Они упали друг другу на грудь, громко расплакались и, обнявшись, вышли на улицу.
– Неразлучные подруги были, – после длительного молчания сказал кто-то.
– Помирятся. Теперь им делить нечего, – добавил другой.
– А бабоньки-то они славные – добрые, старательные. А вот видишь, как их судьба обошла, – сказал заседатель и щелкнул языком, – судьба – злодейка.
А бородатый старик, сидевший в углу около печки, глухим басом авторитетно изрек?
– Во всем виновата эта война распроклятущая У меня тоже сноха с тремя ребятенками мается.
По второму делу мне тоже удалось заключить счастливый мир. Это дело было бракоразводное.
Гражданка села Озерки Зинаида Олеговна Хотелова подала в суд заявление о расторжении брака с мужем, гражданином Хотеловым Степаном Григорьевичем, и взыскании алиментов на содержание малолетнего сына Тимура Степановича, Когда я зачитал длинное заявление иска, к столу протискались стороны: Он, Она и их неопровержимое доказательство – Оно. Я взглянул и ахнул от изумления. Ответчику, то есть мужу, Степану Григорьевичу, еще было бы не зазорно и по яблоки лазать, а истице – прыгать через веревочку: так они молодо выглядели. Между ними стоял, держась за батькин карман, краснощекий карапуз в немыслимо большом колпаке, а на шее у него висела, как огромная медаль, желтая клеенчатая слюнявка.
