конях? Я слышала о них, Келсон. Кто они? Это были Дерини, ведь так?
Келсон отвел глаза.
— Я не могу говорить о них.
— А, значит, это
Нигель знал об этом не намного больше Джеханы, поскольку не был посвящен в планы Совета Камбера — он знал только о некоторых его непосредственных действиях. Но его неловкое молчание тут же побудило Джехану вернуться к старой и относительно безопасной теме Моргана, чье благожелательное отношение к Дерини ни для кого не было секретом. Пока Джехана рассуждала об этом, Келсон предавался приятным размышлениям о тех находящихся при дворе Дерини, о которых Джехана пока что
Она даже не связала их с Ричендой, хотя, конечно, подошла в своих предположениях пугающе близко. И ясно было, что ничего подобного не приходило ей в голову относительно Арилана. Если бы она обнаружила, что Дерини сумел пройти все ступени церковной иерархии неопознанным, и достиг звания архиепископа — это потрясло бы ее веру до основания; но, конечно, она бы ни на секунду не усомнилась в том, что все это — происки дьявола, его попытка подорвать религию изнутри. А ведь и Дункан мог бы достичь подобных высот — но кое-кто из епископов был уверен в том, что он Дерини, а многие готовы были проклясть его кузена Дерини — Моргана.
Дугал, само собой, был в другом положении. Кроме самого близкого окружения Келсона — Моргана, Риченды, Дункана и самого Дугала, — лишь Нигель и Арилан знали, что Дугал тоже Дерини; и еще меньшее число людей знало, что он сын Дункана, об этом и Нигелю с Ариланом не было известно. Впрочем, следовало признать, что Совет Камбера, пожалуй, знал все, о чем знал Арилан, — и что их беспокоил Дугал и тайна его силы, так же, как их беспокоили Морган и Дункан, — но кроме этих немногих никто не мог и заподозрить ничего подобного, в этом Келсон почти не сомневался.
Он сделал большой глоток легкого орехового эля, поданного Нигелем к столу, — вино могло притупить их чувства и тем помешать ритуалу, — и улыбнулся в кубок, пробормотав что-то неразборчивое в ответ на продолжавшийся монолог королевы.
То, что Дугал оказался Дерини и сыном Дункана, все еще удивляло и восхищало его. Это открытие отчасти смягчило ужасающее потрясение, вызванное убийством Сиданы, немного приглушило воспоминание о Двенадцатой Ночи несколько месяцев назад. Под ровное бормотание матери он позволил себе вспомнить кое-что…
…Он тогда сидел в ванне перед камином, в своей спальне, надеясь, что горячая вода разгонит холод, проникший, казалось, в самую его душу. Он давно уже смыл с рук кровь Сиданы, но что-то заставляло его снова и снова окунаться в воду, словно это могло изгнать следы ее крови из его сердца.
Он смутно осознавал, что по спальне время от времени кто-то осторожно проходит — Морган, Дункан, Дугал… он ощущал их теплое сострадание, знал, что они хотят облегчить его боль; но он был слишком туго стянут обручами страдания и чувства вины, и еще гнева… он не мог позволить их сочувствию проникнуть в него. Он по-прежнему не знал, действительно ли он любил Сидану, но он все равно был в ответе за ее смерть, пусть и не его рука держала кинжал.
Она находилась под его защитой, а он ее предал. Ее обручальное кольцо сверкало на его пальце, обвиняя и напоминая… он снял это кольцо с тоненького пальчика, когда держал на руках безжизненное тело, там, в запятнанном кровью святилище, в котором за несколько минут до того они сочетались браком.
— Думаю, ты достаточно просидел в воде, мой принц, — тихо сказал Морган, внезапно появляясь из тени у него за спиной и протягивая ему толстое пушистое полотенце. — Давай, вытирайся. Дункан согрел для тебя молока с вином, чтобы ты уснул.
И он повиновался, и тупо встал, позволив Моргану завернуть себя в полотенце, а потом лишь до него донеслись звуки: потрескивание огня в камине, звяканье металла о фарфор — это Дункан ставил канделябр на небольшой столик… услышал собственное прерывистое дыхание. Ступив ногой на толстый келдишский ковер, он покорно направился туда, куда его вели, — к глубокому креслу возле очага. Когда он уселся, Дункан вложил в его руку теплую чашу и сел рядом на скамейку; и Дугал устроился на таком же сиденье у ног Келсона. Морган остался стоять, спиной к огню, одной рукой он оперся о резную каминную полку, и казалось, что его волосы превратились в светлый нимб.
— Пей, пей, — мягко сказал его наставник, кивая на чашу. — Это немного смягчит боль.
Он послушно проглотил напиток, заметив, как трое обменялись недоуменными взглядами, но он не думал, что это как-то относилось к нему… ну, во всяком случае, он не видел повода для беспокойства. В молоко было добавлено крепкое вино, и напиток оказался слишком горячим. И лишь допив до конца, Келсон ощутил на языке легкую вязкость — Дункан уже как-то давал ему это средство, настой успокоительных трав. Дугал кашлянул, следя взглядом за тем, как Келсон отставляет в сторону пустую чашу, а Морган сложил вместе пальцы, по-прежнему опираясь одним локтем о каминную полку.
— Дугал и Дункан хотят кое-что сказать тебе, — тихо произнес Морган, и в его серых глазах светилось сострадание. — Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты узнал об этом при более радостных обстоятельствах, но возможно, это слегка облегчит твою нынешнюю печаль. Думаю, ты не останешься недоволен.
Удивленный, вопреки горю, Келсон повернулся к Дункану, который положил руку на плечо Дугала. Успокоительное уже начало действовать, и Келсон никак не мог сфокусировать взгляд, однако ум его оставался ясным и, как он знал, будет оставаться таким еще несколько минут.
— Дугал и я сделали некое чудесное открытие, как раз перед тем, как сегодня утром отправились в собор, — сказал Дункан, улыбаясь в ответ на улыбку Дугала. — Это связано с застежкой на его плаще. Уверен, ты ею не раз восхищался.
Только теперь Келсон заметил, что хотя Дугал сменил яркий шотландский плед на черную траурную одежду, на его плече по-прежнему красовалась крупная брошь с головой льва, которая, как он говорил, принадлежала его матери.
— И что с ней произошло? — спросил Келсон, снова переводя взгляд на Дункана.
Дункан вдруг усмехнулся точь-в-точь как Дугал.
— Ну, это же символ Мак-Лайнов — видишь закрытые глаза? Спящий лев Мак-Лайнов. Мой отец заказал ее для меня. Я подарил ее своей жене в нашу первую брачную ночь.
— Твоей жене?.. — пробормотал ошеломленный Келсон.
— Ну да, матери Дугала, как оказалось, — продолжил Дункан со счастливым видом. — Понимаешь? Дугал — мой сын!
Теперь Келсон помнил лишь немногие подробности того вечера, хотя выяснение подробностей радостного открытия действительно немного ослабило шок от смерти Сиданы. Он перешел в мыслях к тяжелым дням похорон… но его вернуло к настоящему имя Сиданы, слетевшее с губ его матери.
— …не можешь вечно горевать об этой Сидане, — говорила она. — Ты едва знал эту девушку. Ты обязан подыскать другую жену. Потому я и вышла из монастыря — чтобы помочь тебе найти ее. Подходящая жена может помочь искупить проклятие, которое я наложила на тебя.
— Да что же было «неподходящего» в невесте, которую я выбрал? — раздраженно спросил Келсон, со стуком отставляя кубок. — Даже по твоим стандартам, матушка, Сидана была «подходящей» во всех отношениях: принцесса из знатной семьи, союз с которой мог обеспечить нам долгий мир; молодая и красивая; почти наверняка способная родить здоровых наследников. Она даже не была Дерини, и не любила Дерини! И ее убил ее же собственный брат, солидным, надежным, совсем не мистическим ножом!
— Ты знаешь, что я не это имела в виду… — начала Джехана.
— Ну, так не надо читать мне наставления о «подходящих» женах, матушка, — не дал ей продолжить Келсон. — Я хотел выполнить свой династический долг, и выбрал невесту по всем правилам. Ты должна извинить меня, если мне не хочется снова очертя голову бросаться в брак, да еще так быстро!
Джехана покачала головой, ее губы сжались в ниточку.
