Станиславовна, указывая на ежа.
– Что вы говорите?! – невпопад воскликнул сыщик.
– Я говорю, – с подозрением на то, что ее невнимательно слушают, нахмурилась хранительница, – про ежа.
– Я знаю, знаю, – поспешил оправдаться Андрей. – Гон начинается ранней весной, брачные игры длятся два месяца, после спаривания самка становится агрессивна, и самца следует от нее изолировать.
– Совершенно верно, – изумилась Загоскина, словно вместо ежа они говорили о редком виде гиппопотамов. – Вы, голубчик, хорошо подкованы в этом вопросе.
– Меня подковала Елена Ивановна, – признался Туровский. – В смысле не как блоху, а теоретически.
– Елена Ивановна?! – обрадовалась вновь Загоскина. – Елена Ивановна Бубенцова?!
Туровский кивнул.
– Так вы с ней знакомы? Какой сюрприз, какая радость!
– А в чем, собственно, радость? – не понял сыщик.
Ольга Станиславовна ему пояснила, что одно дело – выразить соболезнования по поводу похищенного раритета по телефону и совсем другое – передать слова утешения через хорошего знакомого. Это получится более искренне и трогательнее. Она наговорила Туровскому, как переживает по поводу украденного «Жития», страдает из-за переживаний приятельницы и желает скорейшего выздоровления ее внуку. Получалось, что Загоскина знала практически все, следовательно, решил Андрей, она знала и о столичном сыщике. Туровский и не собирался этого скрывать. Мало того, он сразу признался хранительнице, что приехал ради рукописной родословной, которую украли и из областного музея. Ольга Станиславовна грустно улыбнулась и повела его в другой зал.
Они остановились перед витриной, за стеклом лежала старинная книга, очень похожая, судить об этом Туровский мог по фотоснимкам, на «Житие», которое начал писать писарь Чумичкин.
– Но как? – поразился сыщик, разглядывая пожелтевшие страницы.
Ольга Станиславовна аккуратно достала книгу и положила поверх стекла.
– Ее что, не крали?!
– Ее вчера вернули, – трогательно сообщила хранительница.
– Что?!
– Руководство музея, все мы, отказались от преследования похитителя, о чем заявили через средства массовой информации, только попросили вернуть бесценный раритет. И что вы думаете?
– Что? – повторил Туровский.
– Передачу по телевизору посмотрел наш сотрудник! Он вспомнил, что тихо и мирно забрал книгу на реставрацию, там листочек порвался, сами понимаете, серьезную реставрацию книги мы оплатить не в силах, выкручиваемся, как можем. Так вот он ее аккуратно подклеил и вернул. Так что книгу не крали.
– Не крали, – эхом повторил сыщик, вчитываясь в старинный текст. – Ничего не понимаю.
– Это древний славянский язык, – охотно пояснила Загоскина, – зато дальше текст, особенно в переписи губернских дворянских фамилий, пойдет понятнее.
– Ладно, – согласился Туровский сам с собой. – А скажите-ка, Ольга Станиславовна, как зовут вашего забывчивого сотрудника? И нет ли у вас брошюры с полным текстом этой рукописи?
Брошюра нашлась. Туровский сунул ее в карман льняного пиджака, намереваясь хорошенько изучить на досуге. Он нисколько не сомневался, что там каким-то образом будет фигурировать фамилия Барклай или что-то в этом роде, в этом дворянском роде. Вечерком он в номере гостиницы толком все изучит. А пока следует установить связь между забывчивым сотрудником и французом. И Светлану Ведрищеву желательно подвести сюда же, не зря, ох, не зря она сегодня так спешила вернуться домой. Вернула книгу и собралась быстро вернуться сама?
Забывчивым сотрудником оказался двадцатитрехлетний Потап Скрипкин. Туровский никогда не доверял людям с именем Потап. Он собрался зайти к нему и переговорить о мотивах, побудивших того забрать книгу домой, но Ольга Станиславовна его разочаровала, сообщив о том, что Потап Скрипкин накануне отбыл в положенный отпуск и вернется не раньше чем через месяц.
В этом случае ниточка обрывалась. Вполне возможно, она ничего и не связывала. Представить, что недавно начавший карьеру музейного работника парень мог забыть про рукописный раритет в своей квартире, было можно. Вот представить Ольгу Станиславовну или Елену Ивановну такими забывчивыми невозможно. Это как другое измерение с иными понятиями и представлениями о жизненных ценностях. Но раз понятия Скрипкина такие размытые, то он легко мог согласиться на преступление. Только вот какое и в чем оно заключалось, ведь книгу-то он вернул.
Туровский почувствовал, что в его руках находится простенький кроссворд с одним-единственным незнакомым словом, но это слово по закону подлости находится как раз на пересечении и от него зависит вся разгадка.
Он поблагодарил Загоскину, клятвенно пообещал передать все сказанное ею для приятельницы Елены Ивановны Бубенцовой и поспешил ретироваться, чтобы не путешествовать по остальным залам музея.
– В следующий раз с огромным удовольствием! – пообещал Туровский.
Ольга Станиславовна обиженно поджала тонкие губы, прекрасно понимая, что такая залетная важная птица, как столичный сыщик, вряд ли осчастливит ее следующим разом. Она даже пожалела, что рассказала ему сразу все. Нужно было разделить информацию хотя бы на две части и во второй раз показать греческий зал, гордость музея, где на входе стояла скульптура великого советского сатирика с килькой в руках, вылепленного вместо Аполлона местным скульптором по заказу самого губернатора.
Туровский спешил к машине, сосредоточенно думая о том, что ему удалось узнать в этот день.
А еще он прикидывал, что может заехать на обратном пути к одному из двух коллекционеров, чьи фамилии значились в списке, предоставленном начальником УВД. Надежды на то, что беседа с коллекционером принесет ему пользу, было мало, но заехать стоило хотя бы ради галочки. Туровский привык проверять все до мелочей. Правда, иногда он мелочовку пропускал, но в этом случае проверить коллекционера стоило. После этих двух фамилий ничего другого не оставалось, как искать похищенный раритет по всей стране. Или ждать, что его кто-то вернет? В это предположение ему верилось с трудом.
Жору Нефедова еще в школе девочки называли «ботаном» – невысокого роста, склонный к полноте, с рассеянным блеском в близоруких глазах, тихий и спокойный мальчик. Вырос и превратился в тихого и спокойного молодого мужчину. Но дамы продолжали относиться к нему как к непритязательному растению, случайным сорняком выбившемуся на свет из-под твердой почвы. «Ботан» Жора практически сразу перестал обращать внимание на уколы окружающих, открыв для себя новый мир, полный страстей и приключений. Мир его, как ни странно, оказался коллекционированием. И что самое интересное, коллекционирование приносило Нефедову средства для весьма скромного, но все же вполне сносного существования. Ему этого было вполне достаточно, чтобы продолжать заниматься сбором раритетов и чрезвычайно редко, лишь в случае острой нужды, с ними расставаться. Большей частью Нефедов занимался с коллегами обменом.
Позвонивший накануне мужчина Андрей Александрович Туровский представился ему собирателем рукописных книг и пожелал встретиться с Нефедовым, о котором слышал много чего хорошего от друзей и приятелей. Нефедов не обрадовался пришельцу, но не оставалось ничего другого, как выказать доброжелательность и пригласить привлекательного щеголя в скромный домик, затерявшийся среди лесов в маленькой деревеньке, подальше от чужих глаз и присутствия.
– Добрый день! – громогласно возвестил о себе Туровский, показываясь на пороге обветшалого строения перед вялоподобным очкариком, который отчего-то, видимо из-за унылого отстраненного выражения худого лица, показался ему не только слабовидящим, но и глухим.
– Добрый вечер, – поправляя сыщика, ответил Жора и посторонился, пропуская гостя в дом.
– Как время летит, только что было утро, – сказал Туровский, заходя в жилище деревенского холостяка. Он мучительно выбирал тактику поведения.
– М-да, – отреагировал Жора и замолчал.
Андрей прошел к единственному креслу в небольшой комнате и уселся в него с видом долгожданного гостя. Но отступать и тупо молчать на пару с хозяином сыщик не собирался. Он решил действовать нагло,
