Зима стояла холодная, многоснежная, ветреная. Авиагородок встретил нас воем метели и черными стенами сгоревших зданий. Сотни ростовчан, кое-как одетых, обутых, расчищали стоянки для самолетов, разбирали кирпич на подступах к уцелевшим частям домов, засыпали и утрамбовывали воронки.
Штаб полка обосновался в одной из комнат разрушенного аэропорта. Нас, летчиков, разместили в ближайшем пригородном поселке.
В течение нескольких дней все мы занимались обезвреживанием снарядов и мин, брошенных противником, и обнаружили огромные запасы пороха. Кое-кто из ребят, шутки ради, стал устраивать опасные «фейерверки».
Один из таких «фейерверков» увидел командир полка. Но его приближение вовремя заметили не в меру разрезвившиеся летчики и все, как один, скрылись. На месте «преступления» он застал только Николая Остапченко, который случайно подошел туда ради интереса.
— Что здесь творится? — строго спросил Шестакон.
— Фейерверк, товарищ подполковник, — спокойно ответил старший сержант.
— А где же «фейермахеры»? — пошутил Шестаков.
— Разбежались, товарищ подполковник.
— Понятно. Но вы-то почему стоите? — строго взглянул командир на невозмутимого Остапченко.
— Даже сам не знаю…
— Не знаете? В следующий раз будете знать. Пять суток ареста! Можете идти!
Но первым ушел сам командир полка. Расстроенный Остапченко так и остался на месте, не ведая зачем. Когда товарищи подбежали к Николаю и стали расспрашивать, о чем беседовал с ним Шестаков, старший сержант замахал на них руками и только сердито выпалил:
— Пять суток ареста… Прощай мое офицерское звание!
Отчаяние Остапченко было понятно однополчанам. У нас уже знали, что в штаб армии послано наконец представление на присвоение ему офицерского звания. Остапченко заслужил это — он сбил вражеский бомбардировщик и безукоризненно выполнял обязанности ведомого. Но хорошо знали также крутой характер Шестакова. Ему ничего не стоило повернуть это дело вспять.
…Фронт стабилизировался — гитлеровские войска заняли оборону по реке Миус. Южнее Ростова они удержались на линии Батайск — Ейск и дальше — перед Таманским полуостровом. Южный и Закавказский фронты, сомкнув фланги, остановились, ослабленные продолжительным наступлением.
Мы летали малыми группами на перехват вражеских бомбардировщиков и парами — на разведку. Маршруты впервые пролегали над морем.
Поехали осмотреть город. В автобусе выяснилось, что многие хорошо знают Ростов. Шестаков после боев и Испании служил в Ростове командиром эскадрильи. Александр Карасев сразу заменил нам экскурсовода — он помнил все улицы и кинотеатры: перед войной здесь учился, здесь оставалась и его любимая девушка Надя. Услышав об этом, командир полка разрешил Карасеву ненадолго задержаться в городе.
Вечером весь полк облетела новость: Карасев разыскал родителей Нади. Узнал, что их дочь уже возвратилась из эвакуации и работает в райкоме комсомола. Но увидеться в тот день им не пришлось: девушка вместе с молодыми ростовчанами помогала расчищать аэродром… Наш товарищ был счастлив, предвкушая встречу, и все мы искренне радовались за него…
Ранняя южная весна вступала в свои права: длиннее становились дни, небо было ясным, безоблачным. Воздушные бон над Приазовьем принимали все более ожесточенный характер. Изгнанные с огромной территории юга, фашистские захватчики будто лишь теперь, с приходом тепла, до конца поняли, что им больше не видать богатств Северного Кавказа, не пользоваться урожаями степей и садов Кубани и Дона, и с бешеным ожесточением принялись бомбить южные города и железнодорожные станции.
Особенно доставалось Батайску. Именно на этой станции сходились эшелоны с резервами, вооружением и горючим для фронта, непрерывно поступавшие с железнодорожных линий Баку — Грозный — Ростов и Сталинград — Ростов. Весной 1943 года немецко-фашистское командование бросило сюда почти столько авиации, сколько в свое время бросало на Сталинград. Над Кубанью в то время стояла относительная тишина, и немецкие бомбардировщики с аэродромов Крыма, Донбасса, даже из Днепропетровска косяками тянулись к Батайску.
Не случайно в марте 1943 года на нашем аэродроме не раз звучал тревожный приказ, обращенный к летчикам, находившимся в воздухе и на земле: «Все — на Батайск!», «Все — на Ростов!»
В один из мартовских дней произошел, например, такой случай. С юго-востока из-под солнца показалось около семидесяти немецких бомбардировщиков. Шли они группами по 10-15 самолетов с интервалом в одну-две минуты. Причем шли на различных высотах — от 1500 до 3500 метров. А над каждой группой «Юнкерсов» или «Хейнкелей» кружили две-три пары истребителей.
Появление вражеских самолетов наши обнаружили своевременно. Сообщение о массированном налете подняло с различных аэродромов почти всех советских истребителей, находившихся в районе Ростова.
Наш полк взлетел по сигналу одним из первых. Подполковник Шестаков передал в эфир свой боевой клич: «Все — на Ростов!» Начальник штаба Никитин выслал по тревоге на поддержку основной группы самолеты, остававшиеся на земле. Истребители, находившиеся в воздухе и выполнявшие другие задачи, тоже немедленно повернули на Ростов.
Бой вспыхнул сразу в нескольких местах. Решающим для нашего успеха было то, что острие фашистской армады сломалось о наше сопротивление. Фашистские асы надеялись эшелон за эшелоном пройти над важными объектами и по очереди высыпать на них бомбы. Но ситуация сложилась так, что им пришлось отказаться от своего плана. Наши истребители так решительно напали на «мессеров», что те вынуждены были обороняться.
После нашей молниеносной атаки рухнули первые сбитые «Мессершмитты». В этот момент еще одна группа гвардейцев нанесла второй удар по ведущей девятке «Юнкерсов» (это была одна из тактических новинок, придуманных и осуществленных Шестаковым). В результате был сбит ведущий «юнкере», и тут же загорелись еще три. А те, кто все же приблизился к Ростову, сразу поняли, что у нас все подготовлено к встрече: над городом уже вертелся огромный клубок. Сбросив бомбы куда попало, «Юнкерсы» разворачивались и срочно ложились на обратный курс.
Неудача разъярила врага. На следующий день над Ростовом снова появилось несколько десятков бомбардировщиков, прикрытых истребителями. Теперь группы были больше, интервалы между ними тоже. Воздушная армада врага шла на город точно с запада.
Словно пытаясь сквитаться за неудачу, которая постигла их накануне, фашистские истребители вели себя исключительно активно. Они забирались на высоту, яростно нападали, делали все, чтобы не подпустить нас к своим бомбардировщикам. Нужны были немалая отвага и риск, чтобы пробиться сквозь заслон и нарушить строй «Юнкерсов» и «Хейнкелей».
И все же гвардейцы нашего полка и на этот раз сорвали все планы врага, не дали ему осуществить бомбежку важных объектов — Батайска, ростовского вокзала, аэродрома.
Воздушный бой истребителей на сей раз был особенно упорным и затяжным.
Только после того как в небе над Доном взорвался их пятый самолет, фашистские истребители, израсходовав горючее, ушли на запад. В тот день в результате атак только нашего полка противник потерял четыре самолета.
За ужином Шестаков сделал обстоятельный разбор двух последних боев, а в заключение особо подчеркнул, что, судя по всему, мы и впредь будем встречаться с крупными силами неприятеля.
Так оно и было в действительности. Особенно трудным оказался для нашего полка день 25 марта. Он запомнился нам навсегда.
День этот выдался по-настоящему весенний, с голубым небом и высокими белыми облаками. С утра было тихо, пригревало солнце. Только вчера над Батайском побывало 60 вражеских бомбардировщиков. Они зашли на город с различных направлений, намереваясь положить все бомбы на железнодорожный узел. Однако наши истребители сломали тактическую схему налета. Враг и на этот раз просчитался. Но мы предчувствовали: Батайску грозит новая беда.
Часам к одиннадцати на горизонте, под облаками, темной полосой обозначилась воздушная армада. «Юнкерсы» шли группами, на небольшом расстоянии друг от друга.
