невозможно. Поэтому группу истребителей срочно посадили на площадке «подскока», вблизи фронта. Меня назначили командиром этой группы. Восемь «Яков» рано утром перелетели на удобное местечко, расположенное между степными лесополосами. Приземлившись, мы быстро спрятали машины в чаще деревьев.
Первые вылеты с площадки «подскока» были малоуспешными. Пока мы запускали моторы, заметив появление «Юнкерсов», перехватить их было уже невозможно. Мы, правда, догоняли бомбардировщиков, но догоняли далеко от фронта, над своей территорией.
Узнав об этих трудностях, заместитель командира дивизии Л. Л. Шестаков немедленно оказал помощь: в лесополосе на второй же день появились радиостанция и радист, хорошо знавший немецкий. Теперь дело пошло иначе. Мы вылетали только на уже засеченную группу противника, встречали «Юнкерсов» у линии фронта и вовремя атаковали их. В этой ситуации трудности стали испытывать уже вражеские истребители. Случалось так, что иногда они обнаруживали наше присутствие, лишь увидев, как вспыхивал их подзащитный.
…Вернувшись с очередного задания, мы только приземлились между лесополосами, как на радиостанцию поступило сообщение, что командующий фронтом генерал Ф. И. Толбухин объявляет всей группе истребителей благодарность за решительные и изобретательные действия. А ведущего «Сокола-17» (это был мой позывной) награждает именными часами…
Вскоре на площадке «подскока» нас сменила группа Алелюхина, а мы возвратились на полковую базу.
С 1 мая по 1 июля 1943 года 9-й гвардейский совершил свыше шестисот боевых вылетов, и половину из них на прикрытие наземных войск. В воздушных боях за это время было сбито свыше 40 немецких истребителей и 30 бомбардировщиков.
В конце июня я повел четверку «Яков» на прикрытие наших войск, которые удерживали знаменитый Матвеев курган.
Был солнечный день. Сизая дымка скрывала от глаз укрепления и позиции, делала малозаметными даже выстрелы орудий и взрывы снарядов.
Над Матвеевым курганом в небе было спокойно. Мы спикировали на высотки и возвратились на свою территорию. По опыту мы уже знали, что именно здесь можно было наткнуться на чужие самолеты, которые постоянно стремились проникнуть к пристрелянным переправам, мостам, крупным населенным пунктам.
Особенно часто подвергалась тогда нападениям прифронтовая станица Великокрепинская, которая раскинулась по берегу речушки Крепкой, впадающей в Дон. Знали мы этот край хорошо, ориентировались над ним, как дома. Не удивительно, что я на большом расстоянии безошибочно узнал знакомую станицу. Именно тогда на подходе к ней мы услышали станцию наведения истребителей: она звала нас на перехват немецких бомбардировщиков, которые шли на Великокрепинскую. Включив передатчик, я попросил уточнить курс, по которому шли «Юнкерсы», их количество, высоту. Полученные данные говорили о том, что мы находимся выше «Юнкерсов». В этом мы убедились через несколько минут.
Две группы бомбардировщиков с небольшими интервалами приближались к прифронтовой станице. Раздумывать было некогда. Атака и только атака могла заставить экипажи «Юнкерсов» отклониться от избранной цели и сбросить бомбы куда попало.
«Атака!» — подал я команду своей четверке и перевалил своего «Яка» в пикирование. «Юнкерсы» быстро приближались. Я шел на большой скорости, шел навстречу первой группе, прицеливаясь в ведущего. За мной летели товарищи. «Только не промахнуться! Только сбить!» — эта мысль безраздельно владела мной.
Летчик «Юнкерса» явно растерялся. Пули и снаряды одновременно впились в большую, словно зависшую тушу «Юнкерса».
— Горит! — закричал Николай Остапченко.
Но я и сам знал, что «юнкере» обязательно сгорит. Мое внимание было уже приковано ко второму бомбардировщику: забыв об осторожности, он шел в мою сторону.
На этот раз мне тоже удалось осуществить задуманный маневр. Оба «Юнкерса» упали недалеко от станицы Великокрепинской. Остальные, так и не сбросив свой смертоносный груз, повернули на 180 градусов.
В воздушном бою с немецкими истребителями мы израсходовали весь боекомплект. У меня первого не стало боеприпасов. Преследуя «Мессершмитт», я внезапно заметил это. Надо было срочно выходить из игры.
— Атакуй, я прикрою! — быстро передал я Николаю Остапченко, а сам отвернул в сторону. Ведомый понял меня.
Немецкий истребитель оказался сбитым. Моя четверка без потерь возвратилась на свой аэродром.
Когда я доложил об этом бое командиру полка Морозову, он сказал:
— Хорошо. Садись, отдохни. Как проходил бой, я знаю. Все слышал по радио.
Я присел на скамейку, начал вытирать вспотевшую от жары голову. А Морозов смотрел на меня, улыбаясь, и продолжал:
— Срочно бери мою эмку, поезжай переодеться и возвращайся сюда. На очень важное свидание. Ясно?
— .Ясно! — ответил я, ничего не понимая.
— Ну давай. Жду.
Я пошел разыскивать эмку. Ее водитель Вася Погорелый так усердно прятал нашу единственную легковую машину, что непросто было отыскать ее без привычки. Сам он ко мне, конечно, не выехал бы из своего замаскированного укрытия, как делал это, завидев командира полка!..
И все же я довольно быстро нашел Погорелого. Управились мы минут за тридцать. Морозов указал на карте место, куда мне следовало явиться. По всей вероятности, это был аэродром штаба фронта. Я сделал такой вывод потому, что, приблизившись к цели, мы увидели протянутую по земле телефонную линию.
Дорога привела нас в густой перелесок. Здесь эмку неожиданно остановили, и я представился старшему офицеру. Он и проводил меня к группе генералов, стоявших на летном поле. Я сразу узнал среди них командующего пашей воздушной армией генерала Хрюкина.
— Вот он, товарищ командующий фронтом, — сказал Хрюкин высокому полному генералу, указывая в мою сторону. Я сообразил, что это и есть Федор Иванович Толбухин.
Толбухин с интересом оглядел меня.
— «Сокол-17»? — приветливо спросил он. — Здорово вы со своими товарищами уничтожаете «Юнкерсов».- В руках командующего засияли золотые часы. — Вы, товарищ лейтенант, провели великолепный воздушный бой лад нашими войсками. За этот бой командование фронта награждает вас этим памятным подарком. Желаю новых успехов!
— Служу Советскому Союзу! — взволнованно произнеся…
Обратно мчались с Погорелым по той же пыльной дороге. Положив часы на ладонь, я долго рассматривал их. Мог ли я думать тогда, что в недалеком будущем, подбив «раму», я столкнусь с ней, окажусь в тылу врага и навсегда расстанусь с этими чудесными часами, подарив их хорошему человеку; что мой воздушный бой, высоко оцененный Ф. И. Толбухиным, и мой позывной «Сокол-17» командующий фронтом вспомнит еще раз при весьма необычных обстоятельствах и что этот факт сыграет немаловажную роль в моей жизни…
Вскоре после встречи с командующим фронтом меня неожиданно послали в Москву, в штаб ВВС.
О цели командировки я ничего не знал, и это тревожило. Морозов сказал только, что меня, видимо, примет командующий ВВС. Так оно в действительности и было.
Маршал авиации Александр Александрович Новиков принял меня поздно вечером.
Усадив меня в кресло перед собой, он стал расспрашивать о жизни полка, о моих последних воздушных боях.
Рассказывая о себе и о товарищах, я заметил, что Александра Александровича интересует прежде всего мой собственный боевой опыт, мысли о тактике действий наших истребителей, взгляды на новые приемы воздушного боя и на поведение «Мессершмиттов» в поединках.
Выслушав меня, он сказал:
