натягивать на себя свою роскошную шубу, как Чекалин задумчиво сказал:
— Я, по обычаю, кое-кому в подарок отправил по пять пачек — Шлякову, Буре, служащим Лионского кредита… И заходил ко мне содержатель буфета на железнодорожной станции Любань. Зовут его Вильгельм Дитмар.
— Это который моряк?
— Тоже мне «моряк» — с печки бряк! — улыбнулся Чекалин. — Так, коком плавал, а все про свои подвиги морские травит. Был он у меня дня четыре назад, я ему десять пачек отпустил. Говорит: «Для серьезных пассажиров на заварку пойдет!» Где сейчас? Ей-Богу, не знаю. К себе, поди, в Любань уехал.
В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ БУФЕТЕ
В половине восьмого следующего утра, когда морозный сумрак еще только собирался рассеиваться, поезд номер 41 медленно отполз от петербургской платформы. Во втором классе, откинув голову на высокую кожаную спинку дивана, тихо дремал великий сыщик. Рядом примостились два крепких парня в простонародной одежде — его агенты. План ареста убийцы был нехитр и отрепетирован.
…Точно по расписанию, в 9.30, отмахав 78 верст, шипящий паром и блестящий никелированными частями своего громадного корпуса паровоз затормозил у кирпичного здания станции Любань.
Агенты легко спрыгнули на дебаркадер и устремились в буфет. Как было условлено, Путилин минут десять погулял на привокзальной площади и лишь тогда вошел в дымное помещение буфета. Несмотря на ранний час, просторное помещение было забито людьми разного разбора. Ремесленники, купцы средней руки, отставной чиновник в форменной шинели времен Николая Павловича, труппа актеров — все галдели, хохотали, криками звали половых, угорело носившихся по залу с подносами.
За стойкой величественно возвышался здоровенный белобрысый детина с бесцветными круглыми глазами и выпяченным острым подбородком. Правая рука его была перевязана.
К Путилину подлетел половой в красной косоворотке, расшитой по высокому вороту и подолу белым шелком, перетянутый серебряным кушаком:
— Позвольте посадить вас к столику, — развратно изгибаясь, скороговоркой произнес половой. — Вот сюда, — он сдернул с локтя салфетку и смахнул невидимую пыль с крахмальной скатерти. — У нас нынче поразительная осетрина в галантире — сплошное упоение-с! Симфония! Водочки померанцевой или простой? Графинчик маленький или сразу большой? Ежели временем располагаете, можете из живого аквариума карася приказать — вон зебрами шевелит, жирный, паразит, как поросенок, право!
Тут агенты подали голос, начали шуметь — по сценарию.
— Эй, хозяин, чего тут мне принесли? — кричал один. — Не бифштекс, ошметки какие-то…
Другой горлопанил еще шибче:
— Ты, узурпатор, чего? Влюбился, что ль? Соли бухнул полфунта — а я есть должен! Без-зоб-разие! Буду начальству жалиться! Народ травят…
Лицо буфетчика исказилось злобной усмешкой. Он медленно вышел из-за стойки, приблизился к шумевшим:
— Чем вы недовольны? Эй, Никифор, поменяй порции у этих…
И в тот же миг оказавшийся за спиной буфетчика Путилин резким и сильным движением руки перехватил его шею, потянул назад. Буфетчик повалился на спину. Агенты дружно набросились на преступника, нацепили ему наручники.
…Буфетчик был настолько уверен в своей безнаказанности, что даже не нашел нужным далеко прятать мешочек с золотом. Вместе с какой-то рухлядью он лежал у него на кровати под подушкой.
ТАКТИКА
Вопреки очевидности, буфетчик пытался запираться:
— Никого я не убивал! И в Питере уже целый месяц не был!
— Откуда же у тебя золото отца Иллариона?
— Золото мое, а мешочек сам Илларион мне подарил… на память.
— Врать-то нехорошо! — веселился Путилин. — Ведь ты еще в прошлый вторник в келье Иллариона сидел, рассказывал, что десять пачек чая китайского, бандерольного, с жасмином, купил в магазине на Невском у Чекалина. Да еще иеромонаху пожертвовал от щедрот своих пачку. Только ты зря резать его стал. Грех-то какой! А если бы насмерть? С трудом удалось отходить…
Дитмар еще больше выкатил бесцветные глаза, прохрипел:
— Так он жив?
— Вот сейчас повезем на очную ставку! Ты ведь кортиком резал? Куда его спрятал?
— Под половицей, — признался вконец ошалевший буфетчик. — Да не под той, а вот под этой, у окна. Гвозди надо выдернуть.
Достали офицерский моркой кортик с золотой и серебряной отделкой. Путилин покачал головой:
— Это ты тоже спер! Ну, шустрый… За что тебя из флота того…фьють?
Лицо буфетчика еще больше налилось багровой кровью, он сквозь зубы пробормотал:
— Будто я взял судовую кассу…
— А ты, конечно, не брал? — Путилин счастливо засмеялся. — А отец Илларион за тебя заступался?
Буфетчик широко раздул ноздри, с ненавистью сплюнул себе под ноги:
— И это рассказал! Ну, заступился, не стали меня судить. Так лучше бы тогда судили, все легче бы отделался, чем в Сибирь теперь идти. Ведь он точно знал, что я забрал деньги, а меня, вишь, выгораживал: «Вина не доказана!». — И с недоумением, словно в бреду, затараторил: — Ну как же он выжил? Не понимаю, не понимаю! У-у!
…Тут же, сидя в задней комнатушке станционного буфета, составили протокол. Путилин дождался, когда буфетчик поставил свою подпись, и с какой— то странной печалью взглянул в глаза Дитмара:
— Нет, сукин сын, не сомневайся, свое черное дело ты сделал крепко — иеромонаха убил. Хочу верить, что тебя ждет самый печальный конец.
Забился, завыл со звериной яростью убийца.
— У-у, обма-ну-ли, оби-иде-ели!…
ТРИУМФ
Современник вспоминал: «Путилин был очень возбужден и горд успехом своей находчивости».
Петербургское начальство давно смотрело на знаменитого сыщика как на героя, а тут сам Император Александр Николаевич призвал главу сыска и дружески изволил сказать:
— Я восхищен, Путилин, твоей блестящей деятельностью. Мне жаль, что малое образование не позволяет назначить тебя товарищем министра внутренних дел!
Один из умнейших людей той замечательной эпохи А. Ф. Кони с нетерпеливым любопытством вопрошал:
— Теперь, Иван Дмитриевич, вы раскроете свои секреты? Без вскрытия трупа невозможно было объяснить количество суток, прошедших с момента убийства. Но вы с поразительной точностью сумели сделать это…
Не без некоторого самодовольства сыщик усмехнулся, словно хотел сказать фразу, которую от него в минуты откровения слышали собратья по профессии: «Хоть мы университетов не кончали, но Господь не обделил и нас талантишком». Вслух же сказал:
— Анатолий Федорович, это и вы могли бы легко сделать, если бы обратили внимание на «Санкт- Петербургские ведомости» трехдневной давности, лежавшие на этажерке с книгами. Почему я заявил о высоком росте преступника? Удары ножом он наносил сверху вниз, хотя убитый был рослым. Затем, в стену вбиты три крючка — один над другим. Убийца предпочел воспользоваться верхним — ему так было удобней…
