непутевому человеку!»
ПРИГЛАШЕНИЕ
Летом они перебрались в имение Ржанчицкого — Николаевку, расположенное в нескольких верстах от железнодорожной станции Врадиевка. Однажды почтальон принес Олимпиаде письмо от мужа. Она поплакала над ним и сочла долгом показать инженеру:
— Вот, пожалуйста, прочтите!
Муж писал: «Дорогая Липа, милая Незабудка! Я очень виноват перед тобою. Ты — святое существо, и я не стою и единого твоего волоса. Если твое золотое сердце не переполнилось отвращением ко мне, прости и навеки забудь то дурное, что я делал по собственной глупости. Теперь многое во мне переменилось. Два года разлуки отрезвили меня. Я понял, что жить без тебя не могу. И вот я получаю новое место. Дела наши совершенно меняются. Вернись ко мне, или я покончу счеты с жизнью. Моими последними словами будут: „Господи, прости мне мои несуразности! Как я любил и за гробом буду любить мою нежную, славную и самую красивую Незабудку. Срочно отвечай…“
Ржанчицкий решительно проговорил:
— Мне очень больно прощаться с вами. И я, и мой малыш полюбили вас всей душою. Лучшей воспитательницы для ребенка я не могу желать. Тем не менее пусть ваша жизнь с мужем станет счастливой. Кроме жалованья, я даю вам деньги на проезд по железной дороге в 1-м классе.
Расставание было трогательным. У каждого на сердце лежала печаль, душу томило тревожное предчувствие.
ТЯЖЕЛЫЙ ЗАПАХ
Вечером, пыхтя и подавая короткие гудки, на станцию Врадиевка подкатил пассажирский поезд. Было 4 апреля 1900 года.
Ржанчицкий подсадил Олимпиаду, протянул проводнику саквояж отъезжающей. Поезд постоял всего три минуты. И вот прощальный гудок прокатился по окрестностям. Поезд вновь стал набирать скорость. Олимпиада стояла возле приоткрытого окна и махала рукой человеку, который был с ней бесконечно добр и к которому она испытывала симпатию.
Олимпиада думала: «Если бы не мой христианский долг перед мужем, я осталась бы с этим человеком и была бы счастлива».
Купе было маленьким — на одного пассажира. После вечернего чая Олимпиада достала томик стихов Аполлона Майкова, раскрыла наугад:
Стихотворение было созвучно настроению. За окном мелькали бесконечные просторы России, славного и богатого государства. Солнце совсем склонилось к горизонту, потемнело. В вагоне зажгли электрическое освещение — роскошь исключительно для пассажиров 1-го класса.
Захотелось спать. Олимпиада откинула голову на спинку дивана.
Вдруг ей показалось, что из-за дверей в купе идет какой-то отвратительный чесночный запах.
Олимпиада открыла дверь, позвала проводника:
— Здесь чем-то пахнет…
Проводник тщательно осмотрел пол, ничего подозрительного не обнаружил, но согласился:
— Откуда-то и впрямь тяжелым воздухом прет…
Она закрылась в купе, потерла виски одеколоном «Царский вереск» и вновь откинула голову на спинку дивана, решив: «Спать лягу позже, пока подремлю, потом немного почитаю Майкова. Ночь в дороге длинна!»
Она закрыла глаза, представила встречу с мужем — слабым, но милым человеком. Подумала: «Бог даст, все поправится, забросит он свои карточные увлечения. Будут у нас дети. Хорошо бы, если мальчик и девочка. Как я подготовлю их к гимназии! Обязательно станут примерными учениками!»
Мечты Олимпиады были нарушены: кто-то осторожно дергал за ручку двери.
ГОСТЬ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ
Она потянулась к выключателю, желая зажечь свет, но не успела.
Кто— то ловко открыл замок снаружи. Дверь пришла в движение. Весь проем закрыла широкая мужская фигура.
Олимпиада хотела крикнуть, заголосить. Но вместо этого тихо молвила:
— Зачем вы тут? Уйдите, пожалуйста… — Страх сковал ее.
Мужчина шагнул в купе и захлопнул за собой дверь.
Олимпиада несколько пришла в себя, требовательно сказала:
— Выйдите вон! Или я буду кричать…
Вокруг царил мрак. За дверью раздались веселые голоса. Он наклонился, и ее обдало гнусным запахом — смесью перегара и дешевого табака. Он прохрипел:
— Не шуми… — и тут же брызнул ей в лицо чем-то ядовитым.
В глазах защипало, она прижала ладони к лицу.
И вдруг страшный и парализующий удар пронзил ее грудь. Потом последовали другие удары: опять в грудь, в лицо, в спину.
Она хотела крикнуть, но с ее сведенных смертью губ не сорвался даже шепот.
ТРУП ПОД ЖЕЛТЫМ ОДЕЯЛОМ
Поезд № 9 прибывал в Одессу ровно в 7.00. Железнодорожная прислуга осматривала вагоны 1-го класса.
Все пассажиры уже были на ногах. В окне мелькали домишки ближнего пригорода. И лишь в пятом купе никто не отзывался на стук.
Появился поездной жандарм Орлов. Он приказал проводнику Боровкову:
— Откройте!
В купе никого не было. Кровать покрыта желтым домашним одеялом, рядом стоял тюк, видимо, с вещами.
— Где пассажирка? — Орлов с недоумением смотрел на проводника.
Боровков пожал плечами:
— Госпожа сели вчера вечером на Врадиевке, так больше из купе не выходили. Разве только ночью где-нибудь отстали?
Орлов решительно заявил:
— Дамы по ночам из вагона не выходят. Но если где пассажирка отстала, нам уже сообщили бы.
Поезд вкатил в черту города. Пассажиры покидали купе, заполняли проход.
— Может, пока вещи собрать? — проводник вопросительно взглянул на жандарма.
Орлов согласно кивнул:
— Конечно!
Боровков подошел к постели, приподнял одеяло и завопил благим матом:
— Аи, страх какой!
На диванчике, подогнув под себя ноги, лежала мертвая женщина. Руки в локтях были согнуты. Лицо обезображено многочисленными ударами ножа. Грудь вылезла из открытого платья, и в ней зияла черная рана. Орлов нажал пальцами — из раны фонтаном прыснула темная кровь.
Он распорядился:
— Из вагона никого не выпускать! Побегу, сообщу Мадатову.
