— Ну, ты придумал! — удивилась тогда Мира. — Все ж знают, что собаки не разговаривают.
Он сразу насупился:
— Кто знает? Кто пробовал их учить? Вот если у меня ничего не получится…
— Конечно, не получится!
— Откуда ты знаешь?
— Да вот знаю! Мне Дрим уже сто книжек про собак прочитал. И везде они только лаяли. Только думали словами.
На самом деле книга была всего одна. Как всегда сказка, хотя Мира уже тогда знала, что существуют и другие книги. Дрим обещал, что, когда она вырастет и у нее откроется способность читать, он охотно даст ей хоть все тома, что стоят у него в кабинете.
Мира вспомнила все это, уже стоя на пороге его дома. Если уж сегодня она собралась попрощаться со всем и со всеми, то Дрим должен стать первым. Так было справедливо…
Постучав, Мира заставила себя дождаться, пока Дрим отзовется. У Дрима всегда был веселый голос, от которого хотелось улыбаться. Мира часто думала, что если б кто-нибудь взялся рисовать голоса людей, то с губ Дрима на этой картине должны были бы слетать солнечные зайчики. Иногда Эви рисовал вокруг лесных цветов разноцветное сияние и говорил, что именно так они и звучат. Это чтобы ей было понятней. Мира ему верила и представляла цветочные голоса.
— Заходите же! — повторил Дрим, и ей стало слышно, что он сам идет к двери.
Мира толкнула ее несильно, чтобы невзначай не ударить Дрима, если он подошел уже близко. Его волосы вспыхнули перед ней так ярко, что она едва не зажмурилась. А глаза рассмеялись. Не обидно рассмеялись, а радостно.
— Мира! Ты куда это запропала? Все в своем овраге отсиживаешься?
— На краешке. Я что-то еле-еле потом наверх выползаю… Это почему?
Ей хотелось взглянуть на него требовательно, а вышло умоляюще: «Скажи мне, Дрим! Ну, пожалуйста… Тут тоже есть какой-то секрет?»
— Надо давать тебе побольше витаминов, — озабоченно проговорил Дрим. Его глаза больше не смеялись.
«Ладно, — сдалась Мира. — В жизни он правды не скажет. Или это — правда? Просто витаминов не хватает? Все равно… Не хочу я, чтоб он мне врал. И пытать не буду».
— Почитать тебе? Я тут откопал у себя одну занимательную книженцию…
«А вот это — вранье! Тебе ее ночью привезли», — догадалась Мира. Она как-то растерялась: то ли обидеться на то, что Дрим все же солгал ей, то ли радоваться тому, что он попросил привезти для нее книгу? Потом он, конечно, прочитает ее и другим, но она-то будет первой…
— Дрим, — неуверенно позвала она, — а ты помнишь, каким ты был маленьким?
Он ответил, не отведя взгляда:
— Да таким же, как ты. Только рыжим.
— Таким же уродом?
Голос у него стал резким:
— Ты не уродка! Что еще выдумала? Вон какая у тебя улыбка красивая! Попробуй найди взрослую женщину, которая так улыбалась бы… И ходишь ты красиво! Не то, что остальные девчонки — ногами шаркают. А морщинки пройдут с годами, ты же знаешь… Они у тебя и так почти не заметны.
— Почему мне кажется, что их становится все больше? — пробормотала Мира.
— Ну, это ты выдумываешь! — с легкостью заявил Дрим. — Обычная девчоночья придурь. Все девчонки считают себя уродинами, а попробуй назвать так — в драку кинутся! Тебя Эви не ждет? Может, в шашки сыграем, если читать не хочешь?
— Хочу!
«Он же для меня раздобыл эту книгу!»
Дрим посмотрел на нее с сомнением:
— Хочешь? Ну, садись сюда.
Он махнул рукой в сторону голубого диванчика с изогнутой спинкой, но Мира запротестовала:
— Нет, лучше ты сюда.
Ей нравилось смотреть на Дрима, когда он сидел на этом диване. Тогда особенно легко было представить, что его голова — это солнце, которое плывет по голубому небу. Узкие облачка его улыбок никогда не заслоняли света, потому хотелось, чтобы их было побольше…
Мира уселась в кресло напротив и закинула ногу на ногу, как делал всегда сам Дрим. Кресло было жестким и неудобным, но так ей все равно было лучше. Снизу, на подлокотниках, Мира нащупала кривые бороздки, оставленные ее собственными ногтями, и подумала, что они будут здесь и завтра, никуда не денутся. А вот она уйдет…
— Ладно, — прокряхтел Дрим, устраиваясь. — Почитаем. Если будет интересно, после обеда можем продолжить.
«После обеда я лягу спать, — вспомнила Мира. — И Эви уложу, а то ночью он уснет на ходу. Нет, Дрим… Мы уже сейчас попрощаемся».
— Может, и продолжим, — все же сказала она.
Дрим подмигнул:
— Овраг зовет?
Мира уклончиво улыбнулась. Пусть думает, что она пойдет играть, только бы ничего не заподозрил раньше времени. Дрим уже раскрыл большую блестящую книгу, и по ее острым ребрышкам забегали искры. На этот раз сказка была о лисенке, который слишком много любопытничал и оттого постоянно попадал в смешные переделки. Мира слушала, забывая вовремя вдохнуть.
А потом ей с чего-то подумалось, что хорошо бы послушать историю не про лисенка, а про девочку или про мальчишку, с которыми тоже много всего может наслучаться. Если они, конечно, выберутся за Стену…
И сразу все в ней нетерпеливо задрожало, заторопилось, а ждать еще предстояло много часов. Она подумала, что как-то неправильно прощается с Дримом, нужно поговорить с ним, а не прятаться за книгу. Хотя вот так сидеть и смотреть на него тоже очень даже здорово… Когда теперь это будет?
— Тебе не интересно, — огорченно заметил Дрим, опустив книгу. — По-моему, ты даже ничего не слышишь. Что-то произошло? Тебя обидели?
Мира заспорила, вся подавшись вперед:
— Вот еще — обидели! Дрим, я слушаю! Просто… просто у меня живот болит.
— Ягоду ела? — забеспокоился он.
Она успокоила:
— Не волчью, я ее знаю. Я и Эви научила отличать.
Не глядя на нее, Дрим произнес, будто обращаясь к кому-то третьему:
— Эти дети, как родные.
— Что значит — родные? — удивилась Мира.
У него испуганно расширились глаза. Потом Дрим быстро опустил их, и голос его зазвучал безразлично:
— То есть самые близкие друзья.
На секунду замерев от собственной решимости. Мира все же спросила:
— А мы с тобой? Тоже, как родные?
Теперь он улыбнулся:
— Тоже. Тебе это нравится?
— Еще бы! А кто… Кто еще тебе, как родной?
Дрим медленно закрыл книгу:
— Кто? Прат, наверное. Мы уже столько лет дружим… Может быть, Неда. Как старшая се… — он осекся и поморщился. — Ну, просто, как старшая.
Даже не пытаясь разгадать, что это за «се…». Мира обрадовалась: «А про Руледу он и не вспомнил!» Хотя и держала в голове, что Дрим учил ее любить всех и никому не желать зла…
«Я и не желаю, — попыталась оправдаться она. — Только незачем Руледе быть ему родной!»
