Капитанша вздохнула и улыбнулась, а с уст ее сорвалось одно только слово:
— Поэт!
— Много грехов на моей совести, — отвечал Йёста, — но за всю свою жизнь я не написал ни одной строчки стихов.
— И все-таки ты поэт, Йёста, с этим прозвищем тебе придется смириться. Ты пережил больше поэм, чем иные поэты написали.
Потом капитанша с материнской нежностью говорит о его загубленной жизни.
— Я хочу дожить до того дня, когда увижу тебя человеком, — сказала она.
И ему было приятно чувствовать, как его ободряла эта ласковая женщина, преданный друг с мечтательным сердцем, которое горит любовью к большим делам.
Веселый обед подходил к концу, все уже насладились мясом с хреном, капустой, пирожными и рождественским пивом, и Йёста заставил их смеяться до слез, рассказывая про майора и майоршу, а также про пастора из Брубю, когда во дворе послышался звон бубенцов, и вскоре вошел злой Синтрам.
Он так и сиял злорадством, от лысой головы до длинных плоских ступней. Он размахивал своими длинными руками и делал гримасы. Сразу было заметно, что он принес дурные вести.
— Вы слыхали, — спросил он, — вы слыхали, что сегодня в церкви Свартшё огласили помолвку Анны Шернхек с богачом Дальбергом? Она, наверное, забыла, что уже обручена с Фердинандом!
Они ничего не слыхали об этом, очень удивились и опечалились.
Мысленно они уже представляли себе, как все их имущество уходит за долги к злому Синтраму: любимые лошади проданы, продана ореховая мебель — приданое капитанши; они видели, что приходит конец веселым праздникам и поездкам с бала на бал. На столе опять появится медвежатина, а сыну и дочерям придется ехать к чужим людям, чтобы заработать себе на хлеб.
Капитанша приласкала Фердинанда, и от неугасающей материнской любви ему стало легче.
Но здесь, среди удрученных горем друзей, сидел Йёста Берлинг, и в голове его роились тысячи планов.
— Послушайте! — воскликнул он. — Еще рано горевать. Все это дело рук пасторши из Свартшё. Она имеет большое влияние на Анну, с тех пор как та живет у нее в усадьбе. Это она уговорила ее бросить Фердинанда и пойти за старого Дальберга, но они еще не обвенчались, и этому не бывать. Я сейчас же еду в Борг и, наверное, встречу там Анну. Я с ней поговорю, вырву ее из рук пасторши и отниму у жениха. Сегодня же вечером я привезу ее сюда. А там уж старый Дальберг ничего от нее не добьется.
И вот, не долго думая, Йёста отправился в Борг; с ним не поехала ни одна из веселых фрёкен, и его сопровождали лишь горячие пожелания всех домашних. А Синтрам уже ликовал, что старого Дальберга обведут вокруг пальца, и решил дожидаться в Берга, когда вернется Йёста с неверной невестой. В порыве великодушия он даже отдал Йёсте свой зеленый дорожный шарф, дар мадемуазель Ульрики.
Капитанша вышла на крыльцо с тремя небольшими красными книжечками в руках.
— Возьми их, — сказала она Йёсте, который уже сидел в санях, — возьми их на случай, если тебе не будет удачи! Это «Коринна», «Коринна» мадам де Сталь. Я бы не хотела, чтобы эти книги были проданы с аукциона.
— Мне не может не повезти.
— Ах, Йёста, Йёста, — сказала она, проводя рукой по его непокрытой голове, — сильнейший и слабейший из людей! Долго ли ты будешь помнить о бедных людях, судьба которых находится в твоих руках?
И вороной Дон-Жуан помчал Йёсту по дороге, а позади бежал белый Танкред. Йёста предвкушал новое приключение, и это наполняло ликованием его душу. Он чувствовал себя молодым завоевателем; добрый гений витал над ним.
Его путь лежал мимо пасторского дома в Свартшё. Йёста заехал туда и спросил, не угодно ли Анне Шернхек, чтобы он подвез ее в Борг. Ей было угодно. И вот в его санях очутилась красивая своенравная девушка. Да и кто отказался бы от удовольствия прокатиться на Дон-Жуане.
Сначала молодые люди хранили молчание, но девушка, упрямая и высокомерная, заговорила все-таки первая.
— Ты слышал, Йёста, о чем сегодня объявил пастор в церкви?
— Ну, наверное, он объявил, что ты самая красивая девушка между Лёвеном и Кларэльвеном?
— Не притворяйся, Йёста, все уже знают об этом. Он объявил о моей помолвке со старым Дальбергом.
— Если б я знал об этом, я бы не сел рядом с тобой, а пересел бы назад или вообще не повез бы тебя.
Гордая наследница отвечала:
— Подумаешь, уж добралась бы как-нибудь и без Йёсты Берлинга.
— И все-таки жаль, Анна, что твоих отца и матери нет в живых, — проговорил Йёста задумчиво. — Ты теперь стала такой, что на тебя никак нельзя положиться.
— А еще более жаль, что ты не сказал мне этого раньше, тогда я поехала бы с кем-нибудь другим.
— Наверное, пасторша, так же как и я, полагает, что тебе нужен человек, который заменил бы тебе отца, иначе она не впрягла бы тебя в пару с такой старой клячей.
— Пасторша тут ни при чем.
— Уж не сама ли ты, упаси боже, избрала такого красавца?
— Он по крайней мере берет меня не из-за денег.
— Ну конечно, старики вечно гоняются за голубыми глазками и розовыми щечками, и при этом нежности у них хоть отбавляй.
— Как тебе не стыдно, Йёста.
— Но помни, теперь конец твоим заигрываниям с молодыми людьми! Конец и танцам и играм. Теперь твое место в углу на диване; или, может быть, ты собираешься играть в виру[13] со старым Дальбергом?
Она ничего не ответила, и всю дорогу до крутого спуска близ Борга они хранили молчание.
— Спасибо, что подвез! Немало пройдет времени, прежде чем я снова воспользуюсь любезностью Йёсты Берлинга.
— Спасибо за обещание! Многие проклинают тот день, когда они поехали с тобой на вечеринку.
Упрямая красавица вошла в танцевальный зал и гордо оглядела собравшихся.
Первым, кто бросился ей в глаза, был щуплый лысый Дальберг рядом с высоким, стройным, светловолосым Йёстой Берлингом. И ей вдруг очень захотелось выгнать их обоих из зала.
Жених подошел к ней, чтобы пригласить ее на танец, но она взглянула на него с уничтожающим пренебрежением.
— Вы хотите танцевать? Вы же не танцуете!
Подошли ее сверстницы и стали поздравлять ее.
— К чему это, девушки! Вы же сами знаете, что влюбиться в старого Дальберга невозможно. Но он богат, и я богата, и поэтому мы отлично подходим друг к другу.
Пожилые дамы пожимали ей руку и говорили о высшем блаженстве в жизни.
— Поздравляйте пасторшу! — отвечала она. — Она радуется этому больше меня.
А в стороне стоял Йёста Берлинг, беспечный кавалер; все восторженно встречали его за веселую улыбку и остроумие, золотым шитьем которого он так умел украшать серую ткань жизни. Никогда еще Анна не видела его таким, каким он был в этот вечер. То не был отщепенец, изгнанник, бездомный фигляр — нет, то был король над всеми людьми, настоящий король.
Вместе с другими молодыми людьми он устроил заговор против нее. Пусть, мол, одумается и поймет, как дурно она поступает, отдавая старику свою красоту и свое богатство. Они заставили ее просидеть десять танцев.
Анна так и кипела от негодования.
Перед одиннадцатым танцем к ней подошел один жалкий молодой человек, ничтожнейший из ничтожных, с которым никто не хотел танцевать, и пригласил ее.
— На безрыбье и рак рыба, — сказала она.
Начали играть в фанты. Девушки посовещались и присудили ей поцеловать того, кто ей больше всех
