осложнения, – настаивал фон Тибольт, переглядываясь с Эрихом. – Ганс должен исчезнуть. Вот ему черные очки, шарф, шляпа. Наш опекун там, в вестибюле. – Он перевел взгляд на раненого. – Если ты в состоянии передвигаться, то у тебя есть шанс поквитаться с матерью Холкрофта. Может, тебе от этого полегчает.
– Я в состоянии, – произнес Ганс, хотя лицо его было искажено болью.
Иоганн обернулся к старшему Кесслеру:
– Ты, Эрих, останешься тут. Холкрофт вскоре будет звонить, но он не назовется, покуда не узнает твой голос. Изобрази живейшее участие и озабоченность. Скажи, что я связался с тобой в Берлине и попросил тебя поскорей приехать. Что я звонил ему в Париж, но он уже выехал. Затем скажи – мы оба в ужасе от случившегося здесь днем. Убитый осведомлялся о нем. Мы оба обеспокоены его безопасностью. Он не должен появляться в «Д'Аккор».
– Я могу добавить, что есть свидетели, видевшие, как некто, похожий по описанию на него, вышел из отеля через служебный вход, – предложил ученый. – Он был в состоянии шока и поверит этому. И еще сильнее запаникует.
– Отлично. Встреться с ним и отвези в «Эксельсиор». Впиши его там под фамилией… – блондин на мгновение задумался, – под фамилией Фреска. Если у него еще остались какие-то сомнения, это убедит его. В общении с тобой он никогда не пользовался этой фамилией. Таким образом он поймет, что мы с тобой встречались и говорили.
– Хорошо, – отозвался Эрих. – И там, в «Эксельсиоре», я объясню ему, что под влиянием всего происшедшего ты связался с директорами банка и назначил переговоры на завтрашнее утро. Чем скорее с этим будет покончено, тем скорее мы окажемся в Цюрихе и введем необходимые меры безопасности.
– Отлично придумано, герр профессор. Пошли, Ганс, – обратился фон Тибольт к Кесслеру-младшему. – Я тебе помогу.
– В этом нет нужды, – откликнулся этот бык из мюнхенской футбольной команды, однако выражение его лица опровергало слова. – Только возьми мой чемодан.
– Да, конечно. – Фон Тибольт подхватил кожаный «дипломат» медика. – Я заинтригован. Ты должен открыть мне, что собираешься ей ввести. Помни: нам нужна естественная смерть, а не убийство.
– Не беспокойся, – заверил Ганс. – Все четко рассчитано. Накладки не случится.
– После свидания с матерью Холкрофта, – проговорил фон Тибольт, набрасывая пальто на плечи Ганса, – мы решим, где Гансу заночевать. Может быть, у первого заместителя.
– Неплохая мысль, – согласился ученый. – И врач будет под рукой.
–
– Ауфвидерзеен.
Фон Тибольт открыл дверь, оглянулся на Эриха и вывел раненого в коридор.
– Так ты говоришь, все рассчитано? – обратился он к Гансу.
– Да. Сыворотка участит ее сердцебиение до предела и…
Дверь за ними закрылась. Кесслер-старший пошевелился в кресле. Такой жребий «Вольфшанце»: другого выбора нет. Врач, зашивавший Ганса, предупредил, что у того открылось внутреннее кровотечение; внутренние органы серьезно повреждены, точно разодранные клешнями невероятной силы. Если Ганса не госпитализировать, тот запросто может умереть. Но брата нельзя положить в больницу: это вызовет вопросы. Днем в «Д'Аккор» произошло убийство; раненый пациент тоже доставлен из «Д'Аккор»… Слишком опасное совпадение. Кроме того, самый ценный вклад Ганса находится в черном «дипломате», который несет Иоганн. Тинаму вызнает все, что им необходимо. Таким образом, Ганс Кесслер, «дитя Солнца», больше не понадобится; отныне он превращается в помеху.
Раздался телефонный звонок. Кесслер поднял трубку.
– Эрих? – это был Холкрофт.
– Да?
– Я в Женеве. Вы быстро добрались. Я тоже решил попытаться.
– Да. Фон Тибольт позвонил мне сегодня утром в Берлин. Он пытался связаться с вами в Париже. Он предложил…
– Он сам приехал? – прервал его американец.
– Да. Он сейчас в городе, занимается последними приготовлениями к завтрашней встрече. У нас для вас куча новостей.
– А у меня для
Где же ожидаемая паника? Где загнанность человека, доведенного до предела его возможностей? Голос в трубке принадлежал явно не утопающему, готовому схватиться за соломинку.
– Да, это ужасно, – произнес Кесслер. – Он был вашим другом. Говорят, он спрашивал в отеле вас.
Пауза.
– Он искал мою мать.
– А я не понял. Нам известно лишь, что он упоминал фамилию Холкрофт.
– Что такое «Нах… Нахрих…»? Черт, не могу произнести.
– «Нахрихтендинст»?
– Да. Что это означает?
Кесслер был изумлен. Американец полностью владел собой, чего он никак не ожидал.
– Ну… как вам сказать? Это враг всего, что связано с Женевой.
– Именно это фон Тибольт выяснил в Лондоне?
– Да. Где вы находитесь, Ноэль? Мне нужно с вами увидеться, но сюда приходить вам нельзя.
– Знаю. Послушайте, у вас есть деньги?
– Есть немного.
– Наберется тысяча швейцарских франков?
– Тысяча?.. Пожалуй, наберется.
– Спуститесь к стойке портье и переговорите с ним с глазу на глаз. Спросите его имя и оставьте у него деньги. Скажите, что это для меня и что я буду звонить ему через пару минут.
– Но как…
– Дайте мне закончить. Когда отдадите деньги и он вам назовет свое имя, ступайте к платным телефонам, что возле лифтов. Встаньте у левого из них, если лицом к выходу. Когда он зазвонит, возьмите трубку. Это буду я.
– Откуда вы знаете номер?
– Я заплатил, чтобы для меня это узнали.
Этого человека никак нельзя было назвать охваченным паникой. С ним говорил рационалист, неумолимо идущий к поставленной цели… Именно то, чего так боялся Эрих Кесслер. Волей наследственности – и этой упрямой женщины, его матери, – его собеседник являлся одним из них, «детей Солнца».
– Что вы скажете портье?
– Это я вам расскажу потом; теперь нет времени. Сколько все это у вас займет?
– Не знаю… Недолго.
– Десять минут хватит?
– Да. Думаю, да. Но Ноэль – может, нам следует дождаться возвращения Иоганна?
– Когда он вернется?
– Через час-два, не больше.
– Нет, не могу. Я звоню вам в вестибюль через десять минут. На моих часах 8.45. А на ваших?
– Тоже, – ответил Кесслер, даже не потрудившись бросить взгляд на циферблат. – Я все-таки думаю, мы должны подождать.
Мысли его разбегались. Хребет Холкрофта оказался пугающе прочным.
– Не могу. Они убили его. Господи!
– Ее? Вашу мать?…Фон Тибольт сказал мне…
– Им ее не найти, – повторил Холкрофт. – Вместо нее они выйдут на меня. Я – именно тот, кого они на
