Предательство Тристана

уж на виду, к нему вел только один вход и, возможно, не было ни одного запасного выхода. Он не выбрал бы это место, но первую скрипку здесь играл Амос Хиллиард, и тайник выбирал он.

Однако тайник имел и одно преимущество: за ним было легко вести наблюдение. Меткалф имел хороший обзор движения пешеходов, видел всех, кто входил в женский обувной магазин и мясной магазин на Пушкинской улице и выходил оттуда, а также не мог не заметить любого, кто слишком долго слонялся бы в этом месте. Одетый под крестьянина, в телогрейке и с большим заплечным мешком, заполненным различными инструментами, он очень походил на чернорабочего и не привлекал ничьего внимания.

Он долго пристально наблюдал за районом расположения тайника, позволив своему сознанию унестись мыслями к Лане. Пока все шло по плану, и ее испуг, казалось, рассеялся. Она передала фон Шюсслеру первую пачку документов, сказав, что взяла их наугад из портфеля отца и его домашнего кабинета. Они ничего не означали для нее, сказала она; всего лишь какие-то непонятные и ужасно унылые числа. Но, по словам Ланы, немец отнюдь не счел их унылыми. Он был ужасно возбужден, таким возбужденным она его еще никогда не видела. В конце концов фон Шюсслер объяснил ей, как дальше пойдет дело, поскольку был убежден в том, что будет руководить всей операцией. Он отнесет бумаги в немецкое посольство, где с каждого листа будет сделана фотокопия, а затем он немедленно возвратит ей оригиналы. Было важно, настаивал он, чтобы ее отец не заметил отсутствия ни одной из бумаг, поэтому она должна очень строго следовать особым правилам. Она будет брать бумаги только ночью, когда ее отец уйдет спать, и звонить фон Шюсслеру, чтобы дать ему знать, что документы у нее. Потом она придет к нему на квартиру, а он немедленно отнесет их в посольство, чтобы сфотографировать. После этого он без промедления возвратится на квартиру и отдаст ей оригиналы, а она пойдет домой и положит документы на место, прежде чем отец проснется утром. Несомненно, план мог измениться под влиянием обстоятельств. Вечерами Светлана по большей части участвовала в спектаклях Большого театра и поэтому не могла ничего похитить. Но и в эти ночи было очень важно, чтобы она возвращалась домой и смотрела, принес ли отец с собой какие-нибудь новые документы.

Фон Шюсслер также очень старался уверить Лану, что она делает благое дело. Лана с мрачным юмором вспоминала его тирады. «Чем больше наши две страны будут знать друг о друге, – сказал он, – тем дольше сохранится мир между нами. Ты делаешь замечательную вещь не только для моей страны, но и для своей тоже»…

Потратив час на изучение обстановки, Стивен был полностью уверен, что за ним нет никакого наблюдения. Он быстро прошагал к никем не охраняемому подъезду скромного жилого дома между двумя магазинами. Маленький вестибюль оказался темным и пустым; на правой стене, как и говорил Хиллиард, висел прикрепленный к стене радиатор парового отопления, выкрашенный зеленой краской. Меткалф сунул за него руку – радиатор оказался холодным, как и обещал Хиллиард, – и его пальцы сразу что-то нащупали. Он извлек находку: толстый зеленый конверт, цвет которого обеспечивал почти идеальный камуфляж.

В конверте – он это знал доподлинно – находилась вторая партия фальсифицированных документов, изготовленных специалистами Коркорана и прибывших с дипломатической почтой. Он сунул его под телогрейку и вышел быстро, но не настолько, чтобы вызвать подозрение. Ему оставалось пройти лишь несколько кварталов до того места, где он сделает красным карандашом пометку – сигнал об успешном приеме груза.

Но как только он вышел из подъезда, его внимание привлекло резкое движение на противоположной стороне улицы. Меткалф повернулся и увидел знакомое лицо. Не поверив своим глазам, он посмотрел еще раз.

Это был белокурый человек из НКВД с бледными глазами, и он приближался быстрыми широкими шагами, нисколько не беспокоясь о том, чтобы сохранять обычное расстояние, используемое при слежке. У Меткалфа сложилось впечатление, что агент действует так, будто знает, что его подопечный только что извлек что-то из тайника, что у этого человека при себе компрометирующие документы!

Он не имел права быть пойманным сейчас. Нельзя позволить схватить себя сейчас, когда при нем документы. Они послужат поводом для немедленного ареста и скорой казни без всякого суда. Операция провалится, а последующее следствие приведет к Светлане, и ее тоже ждет смерть.

Сердце Меткалфа отчаянно забилось, и его бросило в пот. Последствия были бы настолько катастрофическими, что этого даже представить себе нельзя! Он метнулся влево, побежал по Пушкинской улице, а отражение в стекле магазинной витрины сказало ему, что белокурый побежал за ним следом. Меткалф резко остановился, снова свернул налево и, двигаясь зигзагами, помчался по площади. Белокурый держался на том же расстоянии, повторяя судорожные метания Меткалфа, и так же, как он, не обращал внимания на попадавшихся на пути пешеходов.

Агент НКВД гнался за ним. Да, слежка кончилась, и теперь он, совершенно откровенно, намеревался схватить Меткалфа.

Благой Христос, только не это! Этого нельзя допустить. Еще раз метнувшись в сторону, Меткалф свернул в узкий проулок между двумя древними на вид ветхими кирпичными зданиями, и припустил со всех ног.

Его маневр не одурачил белокурого; тот последовал за Меткалфом в проход, но, как ни странно, заметно сбавил скорость. Неужели успел устать? Нет, этого не могло быть. Меткалф оглянулся на бегу и увидел на лице белокурого широкую улыбку, открывавшую серые зубы. В чем дело?

Впереди проулок сворачивал направо; Меткалф еще прибавил шагу, влетел за угол и тут же понял, что вызвало улыбку у его преследователя.

Он попал в тупик.

Кривой проход не выводил на другую улицу. Кончался здесь.

Он попал в ловушку.

Стивен застыл на месте, повернулся и попятился, увидев, что белокурый неторопливо идет к нему, держа в руке пистолет.

– Стой! – крикнул агент, и его голос гулким эхом разнесся по двору. – Поднимите руки, пожалуйста. – Белокурый перешел на английский.

Он находился еще на расстоянии в несколько сотен футов, слишком далеко, чтобы точно выстрелить из пистолета… и будет ли он стрелять? Это казалось маловероятным. Никто не станет так долго гоняться за человеком только для того, чтобы убить его. Нет, он хотел задать вопросы, хотел провести полный допрос, в этом Меткалф был уверен.

Одним заученным движением Меткалф выхватил пистолет, который ему дал Хиллиард, и навел его на преследователя, но тот лишь снова улыбнулся.

– Это вы плохо придумали, товарищ Меткалф. Вам нет никакого смысла бегать.

– Вы полагаете, что это правильно?

– Это не ваш город. Я знаю эти улицы намного лучше, чем вы. Очень важно всегда знать, чего ты не знаешь.

– Я постараюсь запомнить эту мысль.

– Будет гораздо легче, если вы согласитесь сотрудничать. Мы могли бы поговорить.

– За что вы собираетесь арестовать меня? – спросил Меткалф. – Неужели быть иностранцем в Москве – это преступление?

– Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, – ответил агент.

Меткалф в состоянии, близком к отчаянию, окинул взглядом стены из крошащегося кирпича, ограждавшие двор, в котором заканчивался проулок. Здесь не было ни одной пожарной лестницы. Никаких выступов и карнизов на фасадах зданий, по которым он мог бы взобраться, если бы это происходило в Париже.

Все же остаться в ловушке, имея за пазухой поддельные документы, было невозможно.

Ему следовало выбросить их, но где? Черт побери, здесь не отыскать ни одного места, откуда белокурый не мог бы тут же достать их.

По стене одного из древних домов проходила столь же старая медная водосточная труба. С виду она казалась очень непрочной, но лишь она одна внушала хоть какую-то надежду на спасение.

– Хорошо, – сказал Меткалф, не опуская оружия. – Вы стойте, где стоите, и мы с вами попробуем