зрения командира.
– Ничего не понимаю, – признался Сэм. – Я так красиво расписал им все, ничего не упустив – ни реального положения вещей, ни мотивации своего обращения к ним. Боже, я рассказал им даже о деньгах! А они так внимали мне!
– Ничего подобного, – возразил Хаукинз. – Ты, Сэм, совершил две крупные ошибки. Ты почему-то посчитал, что эти люди, отличные офицеры, польстятся на деньги, не заработанные ими…
– Хватит! – заорал Дивероу. – Тебе не продать мне свой вымысел о чести в воровской среде, поскольку я не куплю его, такое дерьмо мне не нужно!
– Думаю, ты заблуждаешься, парень, видя все в таком свете. И в этом – твоя вторая ошибка.
– Какая именно?
– Одна из старых уловок Интерпола – это открыть сомнительный банковский счет и всучить его какому- нибудь кретину. Удивлен, что тебе неизвестно это. Ты же пытался всучить не один, а сразу семь счетов.
Сэм потянул на себя одеяло и укрылся с головой. К сожалению, он не знал, что сказать на это.
– Знаешь, Сэм, – продолжил Хаукинз, – иногда жизнь напоминает мне вереницу вагонных купе. При этом некоторые из них соединены между собой, другие нет. Вот ты когда-то спас мне жизнь в Пекине. Употребив для этого все свое умение и опыт, ты вырвал меня из лап тюремщиков, грозивших мне пожизненной каторгой, как сообщал ты мне тогда. Сегодня же здесь, в Швейцарии, я спас тебе жизнь. И использовал для этого мои умение и опыт. Но наши купе больше не рядом. Они отстоят далеко друг от друга, сынок. А потому – кончай дергаться, парень! Я не могу отвечать теперь за твою жизнь! Слово генерала!
К концу второй недели Сэм был уверен, что окончательно лишился рассудка. Мысли об одежде буквально сводили его с ума.
Одежда была естественной стороной бытия на протяжении всей его жизни. Она могла удовлетворять его вкус и в какой-то мере отвечать запросам его эгоцентричного «я», но никогда не являлась предметом, которому он уделял бы много внимания.
«Это превосходный пиджак, но стоит бешеные деньги. Так к чертям его!.. А рубашки? Мать не раз говаривала, чтобы я выбирал себе соответствующие рубашки… Ну и что с того, что она от Филена?.. Но ты же адвокат!.. О’кей! Рубашка и серые брюки. И еще носки… В ящике шкафа всегда их полно. Как и рубашек и носовых платков. Но вот костюм всегда был проблемой: за всю свою взрослую жизнь я всего лишь несколько раз покупал себе их. И никогда не испытывал искушения сшить себе у портного хотя бы один. И в этой чертовой армии, сформированной Хаукинзом в проклятом Махенфельде, я ношу цивильный пиджак и брюки только потому, что питаю отвращение к униформе. Нет, одежда никогда не имела для меня большого значения».
Но – это в прошлом. Теперь же одежда приобрела для Сэма большое значение.
Та часть рассудка, которая еще оставалась у него, призвана была совершить чудеса изобретательности. Именно так, лучше не скажешь! И он начал изобретать, преисполнившись твердым намерением изменить ситуацию.
Надо действовать постепенно, неторопливо, продумывая все приемлемые альтернативы. Каким образом смог бы он бороться и дальше, если был столь глубоко и к тому же вполне официально вовлечен в деятельность «Шеперд компани лимитед» и все пути отступления для него отрезаны? Он находится в изоляции, в роскошной темнице, ключ от которой у человека неуравновешенного, Маккензи Хаукинза, обладающего к тому же сорока миллионами долларов.
Если принять во внимание все факты, то, скорее всего, открытое сопротивление Хаукинзу будет равнозначно попытке самоубийства. Из чего следует, что Сэм должен направить всю свою энергию в другое русло, где бы его усилия принесли наибольшую отдачу. Но есть и еще одна сторона этого дела. Если «Шеперд компани лимитед» взорвется, то от ее осколков никак не укрыться второму по рангу и к тому же единственному после президента высшему должностному лицу в этой фирме.
Таковы были общие соображения, которые Сэм попытался облечь в слова. Сперва это не очень-то удавалось ему, он не был уверен, что формулировал свои идеи более или менее четко. Но в начале третьей недели, во время одного из дневных визитов к нему Маккензи, он все же решился высказаться, хотя и понимал, что его рассуждения не совсем убедительны. Понятно, от Хаукинза не могли ускользнуть ни ход его мыслей, ни произошедшая в нем перемена.
В среду Сэм задал генералу следующий вопрос:
– Мак, ты не задумывался о юридических аспектах того, что произойдет после?.. Ну да ты сам знаешь, после чего…
– С «Нулевым объектом» все в порядке, что же касается юридических сторон, то, полагаю, ты неплохо в них разбираешься.
– Не уверен в этом. Я вовлечен во множество сомнительных дел. С географией от Бостона до Пекина.
– О чем ты это?
– Да так, ни о чем… Просто я думал… А впрочем, какое это имеет значение?
В четверг Сэм заявил Хауку:
– Операция, которую ты, как и выбранное тобою для налета место, именуешь «Нулевым объектом», чревата самыми серьезными последствиями, о чем ты не подумал. Руководству «Шеперд компани» она грозит крахом, который может обернуться ликвидацией фирмы.
– Знаешь, парень, говори яснее.
– Ладно, оставим это. Я лишь порассуждал немного… А что это за шум был после обеда? Довольно громкий.
Прежде чем ответить, Хаукинз бросил на Сэма изучающий взгляд.
– Что сказать о нем? – произнес он спустя несколько секунд. – Так, ничего похожего на то, что происходит на настоящих армейских маневрах, когда загораются сердца мужчин. Но о чем ты все-таки говорил? О какой такой угрозе?
– Выкинь это из головы. Мало ли какие мысли могли прийти в голову старого законника?.. Но как все же обстоят у тебя дела с подготовкой твоих гвардейцев?
– Э-эх! – Хаукинз перекатил сигару с одного конца рта в другой. – С этим все в порядке, думается мне.
В пятницу Сэм продолжил игру:
– Ну а как сегодня прошли практические занятия? Пошумели здорово!
– Практические занятия?! – возмутился Маккензи. – Проклятие, да это же не «практические занятия», а самые настоящие маневры!
– Извини, пожалуйста. Ну и как они?
– Не так чтоб очень хорошо: у нас возникли кое-какие трудности.
– Извини еще раз. Но я верю в тебя: ты сумеешь найти выход из любого положения.
– У-ух! – Хаукинз с изжеванной вконец сигарой во рту подошел к кровати, на которой сидел Сэм. – Я должен подготовить несколько диверсионных групп. Две или три, не больше: я против концентрации на одном участке значительных сил. И, черт побери, Сэм, я должен непрестанно держать своих бойцов под прицелом, что и делал, за исключением того случая, когда ты, парень, доставил мне столько неприятностей.
– Я же говорил тебе… Поверь, я очень об этом сожалею. Не хочу вдаваться в подро…
Маккензи перебил его:
– Ты так думаешь?
– Да, – медленно, виноватым тоном сказал Сэм. – Первое, чему обязан научиться юрист, – это придерживаться в своей практике фактов и только фактов. И я осознаю, что выбора особого у меня нет. Я изолирован от внешнего мира. О чем я искренне сожалею.
– Я не буду делать вид, будто понимаю всю ту чепуху, что ты мелешь, если тебе самому действительно ясно то, о чем ты болтаешь, – а я думаю, так оно и есть, – то растолкуй мне хоть что-нибудь из того, о чем говорил ты вчера. И позавчера тоже, черт тебя побери! О том, что может произойти после завершения операции «Нулевой объект».
«Слава богу», – подумал Сэм Дивероу. Но он ничем не выдал своего ликования и сидел с видом
