Священник поднялся во весь рост.
– Однажды я был призван, и вот я служу! И подобно предстоящим Господу, я ничего не прошу и ничего не получаю.
– Так, значит, вы все-таки пришли, – медленно проговорил Верахтен, оторвав ладони от лица. – Они всегда говорили мне, что вы придете. «Мне отмщение, и Аз воздам», – сказал Господь, но вы, люди, не принимаете это. Вы отняли у людей бога, ничего не оставив взамен. Я не стану выяснять с вами, кто прав. Я не буду делать подобное на этой земле. Бери мою жизнь, большевистское отродье, но прошу только об одном: отпусти этого священника. Он не Ворошин.
– Зато вы – Ворошин!
– Это мой крест. – Голос Верахтена окреп. – И наша тайна. И этот крест, и эту тайну я пронес с честью, и Господь сподобил меня к этому.
– Один твердит о правах, другой о боге! – прервал старика Талейников. – Лицемеры! Перро ностро чиркуло!
– Я слышу тебя, но не понимаю, – прошептал старик.
– Корсика! Порто-Веккьо! Гильом де Матарезе!
Верахтен вопросительно взглянул на священника.
– Неужели я так стар, святой отец? О чем говорит этот человек?
– Объяснитесь, пожалуйста, – заговорил священник. – Кто вы и что вам нужно? Что означают эти слова?
– Он знает!
– Что я, по-вашему, знаю? – Верахтен подался вперед. – Ворошины пролили много крови, и я признаю эту вину. Но я не могу принять то, чего не знаю.
– Пастушок… – проговорил Талейников, – чей голос жестче ледяного ветра. Что может сказать вам больше?
– Господь мой пастырь…
– Прекрати это, набожный лжец! Святоша!
Священник не выдержал:
– Это вы должны прекратить, кто бы вы ни были. Оставьте в покое человека, который всю жизнь расплачивается за чужие грехи. Он с детства мечтал оставаться как дитя божие. Но ему не позволили. И он стал человеком с богом в душе.
– Он – один из Матарезе!
– Я не знаю, что это значит. Я только знаю, что представляет собой этот человек и сколько он жертвует на церковь. И единственное, о чем он просит, это быть свидетелями его помощи тысячам отверженных, голодных и обездоленных, – продолжал защищать старика священник.
– Вы просто дурак! Деньги, которые он жертвует, получены Матарезе ценой жизни и смерти людей! Это деньги Матарезе! Они оплачены смертью.
– Они покупают надежду! Это вы – лжец, а не он. – Священник указал на Верахтена.
В этот момент дверь распахнулась. Василий резко повернулся. В дверном проеме, широко расставив ноги, с оружием в руках стоял человек в темном костюме.
– Не двигаться! – прозвучало по-немецки.
Мужчина вошел. Следом за ним появились две женщины. Одна из них, высокая и худая, с правильными чертами красивого лица, очень белокожая, была одета в голубое вечернее платье из тонкого бархата. Палантин из дорогого меха наброшен на плечи. Вторая – в простеньком пальто из серого сукна – отличалась болезненным видом, отечная, с узкими, глубоко посаженными глазами. Василий столкнулся с ней всего час назад, во время посещения архива с Генрихом Касселем. Именно ей было поручено сделать копии документов для известного немецкого адвоката.
– Это тот самый человек, – подтвердила она.
– Благодарю вас, – быстро проговорила Одиль Верахтен. – Вы можете идти, мой шофер отвезет вас обратно в город.
– Благодарю вас, мадам. Большое спасибо.
– Всегда рада вас видеть. Шофер ждет в холле. Доброй ночи.
– Доброй ночи, мадам. – Женщина вышла.
– Одиль! – закричал старик Верахтен, поднимаясь на ноги. – Этот человек ворвался сюда…
– Мне очень жаль, папа, – прервала его дочь. – Ведь никогда ничего подобного ты не слышал, уверена. И лучше бы тебе не слышать…
С этими словами женщина кивнула человеку, сопровождавшему ее. Тот направил пистолет левее и выстрелил. Старик упал. Человек выстрелил еще раз – следующим упал священник. Ему снесло часть черепа.
Наступила тишина.
– Это одно из самых жестоких деяний, которые мне когда-либо приходилось наблюдать, – заметил Талейников.
– В устах Василия Васильевича Талейникова это заявление звучит как похвала, – проговорила госпожа Верахтен, выходя вперед. – Неужели вы могли поверить, что этот выживающий из ума человек способен быть частью
– Я мог ошибиться только в человеке, но не в имени. Ворошины – это часть Матарезе.
– Более правильно будет сказать – Верахтены. Мы не рождаемся наследниками. Нас выбирают, вы должны это знать. – Она сделала жест в сторону мертвого отца: – Он никогда не был частью нас. Когда его брат погиб во время войны, Ансель выбрал меня! – Она внимательно смотрела на Василия. – Хотелось бы знать, что вам удалось выяснить в Ленинграде.
– Вам действительно этого хочется?
– Имя, – быстро ответила за Василия женщина. – Вам удалось узнать имя из давнего прошлого, имя, промелькнувшее в сумбурные времена, – Ворошин. Ну и что это дает вам? Ведь нет прямых возможностей связать Ворошина с Верахтенами, и любые обвинения Верахтены отведут в два счета.
– Но вы не можете знать о доказательствах, которыми я располагаю.
– Мы знаем достаточно, не так ли? – При этом она взглянула на своего вооруженного провожатого.
– Да, мы знаем предостаточно, – подтвердил тот. – Правда, я потерял вас в Ленинграде, но зато не обошел вниманием вашу подругу. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
– Вы? – Талейников рванулся вперед, но человек тут же поднял оружие.
Василий чувствовал, что выдержка начинает изменять ему. Боль, душевная и физическая, захлестнула его. О Зося! Моя Зося! Василию понадобилось огромное напряжение, чтобы продолжать контролировать ситуацию. Такой, как этот, убьет не мешкая, – ему это в радость, подумал Василий.
Он внимательно посмотрел в глаза Одили и заговорил очень медленно, стараясь отчетливо произносить слова:
– Перро… ностро… чиркуло!
На лице Одили неожиданно появилась улыбка.
– Все это в прошлом и годится лишь для наивных людей, которые сами не знают, что говорят. Все ваши знания – о прошлом. Нам бы следовало догадаться, что вы усвоите именно это.
– Вы действительно так считаете? Вы думаете, они понятия не имеют о том, что произносят?
– Да, именно так.
Теперь или никогда. Мысль эта буквально пронзила его мозг. Талейников сделал непроизвольный шаг навстречу женщине – тут же оружие охранника оказалось в непосредственной близости от лица Василия.
– Тогда почему они говорят о пастушке?
Он сделал еще один шаг. Убийца напротив шумно задышал, словно дикое разъяренное животное, готовое к броску. Пальцы сжимали рукоятку пистолета, оттягивая спуск.
– Остановись! – закричала женщина, но опоздала.
Выстрел раздался, однако Василий пригнулся. Одиль Верахтен выбросила вперед руку, пытаясь жестом предупредить уже прозвучавший выстрел. Охранник сморгнул. Талейников резко выпрямился, впился глазами в ствол пистолета. Мозг дал команду телу. Василий крепко уцепился за пистолет противника, пальцы
