дотянулся до мешочка из оленьей кожи, вытащил свежую сигару неизвестного происхождения и сомнительного качества, сунул в рот и принялся жевать и калечить ее. Когда добрых два дюйма этого изделия табачной промышленности превратились в месиво, а зубы потемнели, он, перешагивая через водяной матрас, потерял равновесие и упал спиной на вечно перекатывающиеся выпуклости сей спальной принадлежности, и в этот миг, как назло, в его расшитой бисером национальной одежде взорвался звонком радиотелефон, так и не умолкнувший все то время, что он метался в безуспешном стремлении унять неугомонную воду, переливавшуюся строптиво под ним из одного края матраса в другой. Лишь с большим трудом избавив себя от капризов водной стихии, генерал, уже прочно стоя в грязи в сапогах, сердито бросившись вперед, схватил телефонную трубку.
– В чем дело? – заговорил вождь грубо. – У меня совещание – паувау.
– Послушай, предводитель краснокожих, там, где пребываешь ты в данный момент, единственные совещания – это когда дети слушают, как лают их собаки. Тебе ни за что не догадаться, кто тебе звонит, приятель.
– Не знаю никого, у кого был бы этот номер.
– Никогда не забывай, что противник может произвести сканирование и обнаружить твою частоту…
– Что?
– Будь бдителен, парень.
– А в чем дело?
– Знаешь ту английскую пару, что была здесь вчера и все выспрашивала о тебе? Ту самую, перед которой мы разыграли представление, будто мы и немы, и глухи?
– Ну и что они?
– Вернулись сюда с двумя помощниками. Один выглядит так, словно вырвался только что из клетки, а другой все обнюхивает и сопит: у него или сильный насморк, или ноздри здорово воспалились.
– Должно быть, они что-то учуяли.
– Но чудик тут ни при чем…
– Я не имею в виду наши вспомогательные силы, я говорю об англичанах. Возможно, этот твой юридический представитель Чарли Редуинг сболтнул им лишнего.
– Давай-ка… не будем паниковать. Если не считать падения с этой вшивой лошади, то он был великолепен. Они ни черта не узнали о тебе, а эта расфуфыренная дамочка буквально не сводила глаз с его бандажа…
– С набедренной повязки, сынок! С набедренной повязки! Да и дело, может быть, было не в нем, а в лошади.
– Хорошо, пусть будет набедренная повязка, – согласился собеседник Повелителя Грома, в то время как тот, издав беспомощное «ах!», вновь увяз в виниловых волнах водяного матраса и теперь отчаянно барахтался, лежа на спине. – А что, если наш орел-юрист в самом деле замешан как-то в этом? Думаю, ты не станешь отрицать такой возможности.
– Сейчас я все готов отрицать! Мое жилье оказалось ни к черту не годным…
– Но ты же сам его проектировал, Эм Ха![32]
– Советую тебе оставить фамильярный тон, мальчуган! Ты – низший чин, наемник и, обращаясь ко мне, должен величать меня вождем.
– В таком случае, славный царек, можешь сам отправляться в город за своими гнилыми сигарами…
– Я не пытаюсь переделать тебя, сынок, и не собираюсь применять каких бы то ни было суровых мер воздействия. Просто мне хотелось бы сохранять субординацию. По-моему, вспомогательные войска не вызывают ради тех, кто носит набедренные повязки. Я ясно выражаю свои мысли?
– Более или менее… И что же, ты думаешь, они разнюхали?
– Не они, молодой человек, а кто-то еще. Он-то и вызвал подкрепление. Эти бритты не сами сюда явились. Им приказали. И за всем этим стоит боевой офицер, который решил заново провести рекогносцировку. Это ясно как божий день.
– А день-то тут при чем?
– Да ни при чем. Скажи-ка лучше, малый, а где они сейчас?
– В лавочке с сувенирами. Набирают всякой всячины, держатся дружелюбно. Даже этот Бык, англичанин. Кстати, девушки из ларька – ох, извини, скво – чертовски рады: мы как раз получили новую партию безделушек с Тайваня.
Повелитель Грома, нахмурившись, закурил сигару.
– Не бросай трубку. Я должен подумать. – Когда клубы дыма заполнили вигвам, Хаук прервал молчание: – Скоро бритты заговорят обо мне – вот увидишь, упомянут мое имя.
– Думаю, да.
– Пусть тогда один из наших попранных братьев сообщит им, будто мой вигвам находится примерно в двухстах прыжках антилопы от северного пастбища, позади места, где спариваются буйволы у тех огромных дубов, где орлы откладывают свои бесценные яйца. В этом уединенном уголке Повелитель Грома, мол, общается с лесными божествами и предается созерцанию. Уловил?
– Ни слова! Коровы у нас еще есть, но не буйволы, и я нигде не видел орлов, кроме как в зоопарке в Омахе.
– Но что лес есть, это-то ты признаешь?
– Ну, лес, может быть, и есть, но не помню, чтобы там были огромные деревья.
– Черт бы тебя побрал, сынок, замани их в лес, и все! О’кей?
– А по какой тропе их направить? Они все хорошо видны, но некоторые лучше других: прошел этот чертов туристский сезон.
– Ты подсказал мне идею, паренек! – воскликнул Повелитель Грома. – Придумал! Скажи им, чтобы они разделились, если хотят побыстрее разыскать вождя. И что тот, кто увидит его, покличет остальных, дорожки ведь не настолько уж удалены одна от другой.
– Идея твоя мне не по душе. Поскольку тебя в лесу не будет, они попросту заблудятся.
– Надеюсь на это, сынок, надеюсь.
– На что на «это»?
– Учитывая характер этого предприятия, противник использует неординарную стратегию. В этой неортодоксальности, черт подери, нет ничего плохого, я и сам не раз прибегал к подобным приемам. Но это не имеет никакого смысла, если не содействует дальнейшему продвижению вперед. В сложившейся ситуации лобовая атака наилучший выход для наших недругов. Но они почему-то предпочитают обходить нас с флангов да палить из пушек дерьмом.
– Ты снова не понял меня, вождь, – заметил собеседник.
– Итак, этнографы ищут следы великого племени? – иронизировал Повелитель Грома. – Дикарей с берегов реки Шенандоа[33], поставленных под власть британской короны Уолтером Рейли? Неужто ты и впрямь поверил во всю эту чепуху?
– Ну, я полагаю, что такое возможно. Уопотами пришли откуда-то с востока.
– Из долины Гудзона, а не Шенандоа. Вероятно, их сумели прогнать могауки, потому что те не знали земледелия и скотоводства и не выходили из своих вигвамов, если шел снег. Они не были великим племенем. Они были неудачниками с первого же дня и до тех пор, пока не добрались в середине восемнадцатого века до берегов реки Миссури, где и обрели свое подлинное призвание: сперва занимались вымогательством, а потом – совращением белых поселенцев.
– И ты все это знаешь?
– Не много найдется в истории твоего племени, чего бы я не знал. Нет, сынок, за этой тайной операцией определенно кто-то стоит, и я собираюсь выяснить, кто это. А теперь за работу. Отправь-ка их в лес!
Прошло двадцать три минуты, и участники поисковой экспедиции Хаймана Голдфарба двинулись по четырем разным тропинкам в глубь лесной чащобы. Разделиться они решили потому, что сведения, полученные ими в лавочке сувениров, были крайне неопределенны и противоречивы. Толпа орущих скво повела грубыми голосами дебаты о том, какая из тропинок может привести гостей к вигваму великого вождя Повелителя Грома, чья обитель приравнивалась, по-видимому, к раке святого.
В течение же последующих сорока шести минут все четверо угодили поочередно в засаду. Трое из них со вставленными в рот кляпами из фальшивых бобровых шкур были привязаны по рукам и ногам к
