ориентира» или, в зависимости от поставленной задачи, чем-нибудь вроде «сдвига по фазе». – Телефон на столе Манджекавалло загудел: звонила его секретарша. – Пора кончать. Малыш. Попытайся выяснить, кто этот псих в обмоченных брюках, ладно?
– Я и так знаю это! Я пошел к администратору под видом друга священника, который будто бы разыскивает того типа в связи с какой-то личной трагедией, и описал его… Хотя о штанах не распространялся… Я подумал, что как духовное лицо должен был бы раздобыть священнический воротничок… Тебе ясно, о чем я говорю… Но потом решил, что это займет много времени…
– Джо! – взревел Манджекавалло. – Короче! Кто же он?
– Дивероу… Лучше будет, если я назову его имя по буквам… Это дошлый адвокатишка из конторы той старой «ермолки».
– Предатель, государственный преступник – вот он кто! – изрек директор Центрального разведывательного управления, записывая продиктованное ему Саваном имя. На столе снова зазвонил телефон: участники предстоящего заседания проявляли нетерпение. – Оставайся, где находишься, и не спускай с них глаз, Малыш Джо. Буду ждать твоих сообщений.
Манджекавалло задвинул ящик с потайным телефоном и дважды нажал на кнопку интеркома, с тем чтобы секретарша впустила посетителей. Потом взял карандаш и под именем Дивероу вывел печатными буквами еще одно слово: «Бруклин»! Итак, с информацией все в порядке. Ибо пришло оно наконец – время настоящих профессионалов!
Полковник Бредли Хут Гибсон, пилот все еще находившегося в воздухе самолета «ЕС-135», прозванного «Зеркалом» и принадлежавшего командованию стратегической авиации, в чьи функции входило осуществление операции глобального характера, вопил в микрофон своего радио:
– Идиоты, вы что, отправились завтракать на самый дальний от Юпитера квазар? Мы болтаемся тут пятьдесят два часа, три раза заправлялись и выражались на шести языках, двух из которых нет даже в ублюдских компьютерах! Что, черт побери, происходит?
– Не кричите так громко, полковник: мы прекрасно вас слышим, – последовал ответ из диспетчерского пункта Оффат в радиодиапазоне УТЧ, или ультратропопаузной[80] частоты, остававшейся, как правило, свободной над всей территорией Тихого океана, если не считать того времени, когда, к сожалению, из Монголии принимались телевизионные программы мультфильмов. – Мы вполне оперативно реагируем на все поступающие к нам претензии. Вы просто счастливчики: готов спорить на деньги, что вас не собьют ракетой!
– Раз уж вы так хвалитесь своей оперативностью, то извольте немедленно отреагировать на нашу жалобу, а не то я пошлю вас всех к черту и приму свои меры. Я по горло сыт всем этим и отправляюсь к жене и детям!
– Потише, полковник: в воздухе еще пять машин, и все примерно в таком же бедственном положении. Подумайте о них!
– Уже подумал. И пришел к выводу, что мы встретимся по пути в Австралию, где продадим все эти электронные трубки с аукциона по баснословным ценам и, выручив достаточную сумму денег, обоснуем там новое государство!.. А теперь давайте-ка к телефону этого клоуна-командира!
– Я слушаю, полковник Гибсон, – прозвучал явно другой голос. – Я подключен ко всем машинам, находящимся в воздухе.
– Подслушиваете, генерал? Разве это не противозаконно?
– Только не в данном случае, летун… Давай, Хут, выкладывай все! Как, думаешь ты, я себя чувствую?
– Думаю, что неплохо. Во всяком случае, под вами – мягкий стул, и к тому же в помещении, стоящем на твердой почве.
– Ты, наверное, полагаешь, что этот приказ исходит лично от меня, ведь так? Позволь же поделиться с тобой небольшим секретом, касающимся национальной безопасности: мне не разрешено приказывать, ну а пресловутое распоряжение было передано мне в зашифрованном виде. Код – «Красный плюс».
– И все же мне хотелось бы знать, что, черт возьми, происходит?
– Ты бы не поверил мне, если бы я сказал. Однако я не могу этого сделать, поскольку ни слова не понял из того, что наговорили эти двое в пальто военного образца… Ну, кое-что из специальной лексики я уловил, что же касается всего остального, то тут я пас.
– А что это за пальто военного образца?
– И снова ты мне не поверишь! Жарища невыносимая, а эти так и не сняли своих пальто и даже шляп. И, кроме того, они не знают, что дамам следует отворять дверь.
– Оуэн… простите, генерал Ричардс, – произнес пилот с нескрываемой нежностью, – вы давно не проверяли свое здоровье?
Отвечая пилоту, находившемуся в восьмистах милях к западу от него и на высоте сорок тысяч футов, глава стратегического воздушного командования тяжело вздохнул:
– Каждый раз, когда начинает трезвонить красный телефон, мне хочется погрузиться в небытие. – И тут же загудел пресловутый аппарат и зажглась красная лампочка. – Черт возьми, вот оно!.. Не бросай трубку, Хут, оставайся на линии!
– Помните, я еще не выкинул из головы австралийский проект, Оуэн!
– Заткнись! – бросил командующий стратегическими воздушными силами, протягивая руку к красному телефону, и, пытаясь скрыть волнение, доложил:
– Штаб-квартира Рек-Уинга[81], генерал Ричардс!
– Пусть садятся, Скотти! – крикнул в трубку министр обороны голосом, в котором слышались и жалобный вой, и дыхание астматика. – Пусть все садятся!
– Прошу прощения, господин министр?
– Я же сказал, солдат, пусть все возвращаются на базу. Делаем небольшую передышку. Но будьте готовы по моему звонку поднять в воздух всю эскадрилью!
– Эскадрилью, сэр?
– Вы меня слышали, как вас там?
– Нет, господин министр. – Ричардс внезапно ощутил, как его охватывает чувство покоя. – Зато вы должны выслушать меня, сэр! Только что вы отдали свое последнее распоряжение некоему Как Вас Там.
– Что вы мелете, мистер?
– Вы меня слышали, сэр. Мое звание – «генерал» в противоположность гражданскому «мистер», хотя вы, судя по всему, не разбираетесь в подобных различиях.
– Вы проявляете неуважение к высшему званию?!
– Лишь настолько, насколько позволяет это мой словарный запас, мистер… Не пойму, почему должны мы якшаться с вами, вашингтонскими крысами из сточных канав. Мне сказали, что это решается где-то и кем-то, не встречавшимся сроду с таким типом. Я лично не стал бы вводить вас в круг своих друзей, потому что тогда с этикетом было бы покончено и никому и в голову не пришло бы, например, что даме положено открывать дверь, хотя, как мне кажется, правило это вовсе не столь уж плохое.
– Ты что, солдатик, заболел?
– Да. Меня тошнит от такого сопливого, ноющего крысенка с кашне, повязанным на башке, да и вообще от всех вас, кретинов-политиков, полагающих, будто лучше, чем я, разбираетесь в моем деле, хотя я и проходил в этом мундире ни мало ни много тридцать лет. И можете не сомневаться, Скотти, что я и так прикажу им всем идти на посадку независимо от вашего звонка.
– Ты уволен, солдат!
– Сунь свою башку в унитаз вместе со своим хохолком, ты, штафирка! Не в твоих силах уволить меня, понятно? Ты можешь освободить меня от должности, и надеюсь, клянусь именем господа бога, что ты так и сделаешь! Но уволить меня ты не можешь: у меня контракт. Прощай, и да будет испорчен у тебя весь этот день!
Генерал швырнул трубку на рычаг и вернулся к радиосвязи на ультратропопаузной частоте:
– Ты слушаешь, Хут?
– Да, я слышу вас, разжалованный Ричардс! Вы готовы чистить нужники?
– Интересно, что скажет этот сукин сын, если я устрою пресс-конференцию?
