забвению старый человек, отказывающийся в силу присущей ему гордости и чувства собственного достоинства признать свое фиаско и поддаться горечи поражения.
– Прощаю вам ваши необоснованные подозрения и вашу невоздержанность в выражениях, поскольку воистину вы не ведаете, что творите, – произнес он смиренно.
– Боже мой!
– Обращение к небезызвестному сыну божьему в данном случае, возможно, было бы куда уместней, – предположил Дивероу, возвращаясь к бару.
– Ты браться за оружие, генерал? – спросил Дези-Два.
– Тогда, может быть, эти гринго пойти подышать свежий воздух, а, парень? – взглянул на Хаука выжидательно Дези-Один. – Что, если их через окно, о’кей?
– Нет, джентльмены, – возразил Мак, введя в свой голос размеренные, героико-патетические и в то же время замогильные нотки святого. – Эта потрясающая дама взяла бразды правления в свои руки и, единственное, что остается мне, – это уменьшить свою долю той тяжкой ответственности…
– Ах, вот оно что! – перебил его Сэм, мешая пальцами мартини, чтобы поймать маслину. – Уж не погребальный ли слышу я звон, ребята?
– Сынок, ты неверно меня понял.
– Я уже и так сыт по горло твоими выкрутасами, Мак. Все это неоднократно оговаривалось и раньше. Иногда, правда, я не сразу все схватывал.
– Почему бы не дать мне возможность высказать свою точку зрения, мальчик?
– Вот она – твоя кроличья кафедра, Братец Грызун! Давай начинай!
– Мисс Редуинг, – кивнул Хаук головой с видом старшего офицера, признающего заслуги младшего по званию, – я уважаю и понимаю ваш скептицизм относительно проявленного мною участия к судьбе уопотами. Поэтому позвольте мне склониться перед вашими решениями. Как приемный сын племени уопотами, я соглашаюсь со всеми постановлениями мудрого совета старейшин. Личные блага не имеют значения для моей персоны, я желаю лишь торжества справедливости.
Дженнифер Редуинг была ошарашена. Она готовилась к свирепой битве с гигантом, страдающим манией величия, а свелось все к тому, что этот Мак, оказавшийся славным, уязвленным щенком, был поставлен на место одним лишь каскадом обрушенной на него юридической чепухи.
– Право же, генерал, не знаю даже, что и сказать. – Ощутив на мгновение смущение и не решаясь взглянуть в глаза недавнему, но ныне поверженному противнику, Дженнифер решительно отбросила назад свои темные волосы. Потом, пересилив себя, она все же посмотрела на старого солдата, отдавшего так много своей родине – их общей стране. – Пожалуйста, поймите меня, сэр! Возможно, я излишне чрезмерно пекусь о своем народе. Однако удивляться тут не приходится: слишком много несправедливостей совершено было по отношению к нашему племени, как и к остальным индейцам. Что же касается вас, то я заблуждалась, принимая вас не за того, кем являетесь вы на самом деле, и прошу за это прощения. Примите мои извинения, идущие от самого сердца!
– Добился-таки своего! – вскричал Дивероу, глотая остатки своего мартини. – Свирепый лев предстал в облике мокрой домашней кошки, и вы купились на это!
– Сэмюел, нельзя же так! Разве не слышали вы, что он сказал?
– Я уже слышал это в сотнях вариаций.
– Хватит, адвокат! Он, этот великий человек, только что выразил полное свое согласие с моей позицией. Попытайтесь вспомнить свои собственные слова, если только ваше зелье не до конца еще затуманило вам рассудок. Вы говорили тогда что-то там о сущностной правде. Или забыли уже?
– Вы, адвокат, упустили из виду возможность использования обходных путей, – заметил Сэм, возвращаясь к бару. – Впереди, ребята, еще много ухабистых дорог!
И тут зазвонил телефон. Арон Пинкус, качая головой, чем в равной мере выказывал и раздражение, и гнев, подошел торопливо к письменному столу и поднял трубку столь надоевшего ему прибора:
– Вас слушают!
– С кем я это говорю? – раздался пронзительный голос. – Со знаменитым юристом-евреем или с сумасшедшим генералом из связки четок, нанизанных Блаженным Джеронимо?
– У телефона Арон Пинкус, и к тому же юрист, если вас это устроит.
– Порядок, ермолка! Я разыскал вас по вашему лимузину.
– Прошу прощения?
– История долгая, и я с удовольствием рассказал бы вам ее, но Бам-Бам не любит длинных повествований. И, по правде говоря, в вашем распоряжении не так уж много времени.
– Я ни слова не понял из того, что вы сказали.
– Видите ли, много лет назад этот полоумный коп надел на меня ошейник, но теперь у нас с ним перемирие. Так вот, поскольку в городе у него все еще есть кореши, ему стало известно, что за вашим лимузином охотятся очень многие – и белые, и черные. Capisce?
– Да о чем вы толкуете?
– Может, мне лучше тогда поговорить с этим психом, а? Скажите этому идиоту, чтобы он вынул изо рта свою ублюдскую сигару и взял трубку.
– Кажется, это вас, генерал, – медленно и нерешительно произнес Пинкус. – Довольно странный малый. Так мог бы говорить и цыпленок, если бы только умел разговаривать.
– Победа! – завопил Хаук. Ринувшись к письменному столу, он схватил трубку и, прикрыв микрофон, обратился к присутствующим: – Старые солдаты, даже ворчуны, не отступают! Они не забывают, друзья мои, о днях прошедших, которые вечно будут жить в их воспоминаниях!.. Это ты, Джозеф Малыш?
– Нам надо побеседовать, братец. Все изменилось. Я считаю, что вы больше не плохие ребята: плохие ребята идут по вашему следу.
– Выражайся чуточку яснее, Джозеф!
– Времени в обрез, малый! С тобой хотел бы встретиться через день или вроде того большой человек, но пока что ему приходится лежать на дне и помалкивать. Поэтому я буду вашим связным.
– Выпала не та карта, Джозеф?
– Да, клянусь могилой моей тетушки Анджелины! В округе Колумбия начались скачки, и большой человек проиграл, временно, конечно… Он велел передать тебе, что тот громила, чью спину ты протаранил в гостиничном холле, а вот шею недоломал, выблевал все секреты в какой-то химической лаборатории в Вирджинии. Сейчас они знают, что ты и твои ребята здесь, в Бостоне, и мальчики в шелковом исподнем выпустили на вас… у меня тут записано… они выпустили на вас СОН.
– СОН? Ганнибал в слоновьем дерьме! Он действительно сказал: СОН?
– Я не мог ошибиться, потому что повторил это по крайней мере три раза, хотя так и не знаю, что тут к чему.
– Это самые страшные в мире звери, Маленький Джозеф. Я сам их обучал, поэтому я-то знаю. Силы особого назначения! Неисправимые! Их держат в каторжных тюрьмах, где они пытаются убить всех, кроме поваров и медицинских сестер.
– А теперь они возьмутся за тебя и твою кодлу, приятель. На то, чтобы найти тебя, у меня ушла тридцать одна минута. Так сколько же времени потребуется для этого чертовым командос, когда они окажутся в Бостоне? А ведь, возможно, они уже здесь. Выметайтесь отсюда и, как только уберетесь подальше от этих шизиков с их пушками, позвоните мне в номер. Да, и не пользуйтесь ублюдской своей колымагой! Это – верный след!
Джо Саван повесил трубку, а Хаук вернулся к своим войскам.
– Эвакуироваться! – гаркнул он. – Объяснения потом: сейчас не до них! Адъютанты, подать две машины с парковочной площадки! Встретимся у юго-восточного угла отеля. Vamos! [117] – И как только Дези-Один и Дези-Два исчезли за дверью, Мак воззрился свирепо на Арона Пинкуса, потом – на Сэма Дивероу и, наконец, – на Дженнифер Редуинг. – Вы спрашиваете, почему я восстаю против лжи, которой питают нас власть имущие, почему подымаю меч на продажных чинуш и разного рода махинаторов, как живших сто лет назад, так и здравствующих в данную пору. А посему дайте же мне высказаться, черт возьми! Теневое, никем не избранное правительство, стоящее за спиной нашего правительства, дает пребывающей в заточении стае психопатов спецзадание, в случае успешного выполнения которого они получат право свободно разгуливать по улицам. Поручают же им не что иное, как
