– Мистер президент, – вежливо остановил его Брюс.
– О, простите, Джерри! Я знаю, что сейчас это самый главный наш секрет и мы должны хранить его в тайне от всех остальных сотрудников Белого дома. Но я надеюсь, что очень скоро мне ничего не придется утаивать от конгрессмена Кендрика.
– Кстати, об этом. – Глядя на президента, компьютерный гений послал мимолетно улыбку Эвану. – За время вашего отсутствия, сэр, от вице-президента Боллингера поступило заявление об отставке.
– Надеюсь, он не собирается застрелиться на глазах миллионов телезрителей? – усмехнулся Дженнингс.
– Не совсем так, мистер президент. Он заявил, что собирается посвятить оставшуюся жизнь утолению голода на Земле.
– Боюсь, как бы ему не пришлось провести ее в Ливенворте.
– Бейджинг, сэр, – напомнил Брюс. – Нужно ли мне подтвердить?
– Конечно, можете это сделать и добавьте, что я признателен этим воришкам.
Кивнув Кендрику и Калейле, Брюс вышел и вновь плотно закрыл за собою дверь.
– На чем мы остановились? – обратился к своим гостям Дженнингс.
– На «Инвер Брасс», – ответил Эван. – Они искусственно создали меня и выставили перед публикой таким, каким я вовсе не являюсь. На этих условиях мое избрание вряд ли можно будет считать волеизъявлением народа. Это шарада.
– Вы – шарада? – удивился президент.
– Вы понимаете, сэр, о чем я говорю. Я не искал и не хотел этого. Как вы правильно отметили, мною манипулировали, без моего ведома меня втянули в политическую игру. Я сам ничем не заслужил того, чтобы баллотироваться на столь высокую должность.
Лэнгфорд Дженнингс внимательно посмотрел на Кендрика. На какое-то время в комнате воцарилась напряженная тишина.
– Вы ошибаетесь, Эван, – наконец произнес президент. – Вы это именно заслужили. Я говорю не об Омане и Бахрейне и даже не о находящемся в пеленках Южном Йемене. Все ваши действия там были актами вашего личного мужества. Но они заставили обратить на вас внимание. Это ничем не отличается от героизма на войне или подвигов астронавтов, а потому – самый правильный и законный путь, который вывел вас к рампе сцены. Я не признаю способы, которыми все это делалось, поскольку они таились в секрете людьми, нарушавшими закон, но вы тут ни при чем. Лично вы сказали то, что нужно было сказать, и страна услышала вас. Никто не выдумал те телевизионные записи, и никто не вкладывал в ваши уста сказанные вами слова. Вы нанесли сокрушительный удар по бюрократам, привыкшим идти своим путем. И самое главное, на мой – Лэнга Дженнингса из Айдахо – взгляд, вы спасли нацию от фанатиков, настоящих одержимых. О том, куда они могли нас завести, я даже не хочу думать.
– Вы бы и сами их нашли, – возразил Эван. – Когда-нибудь, где-нибудь один из них задел бы вас слишком сильно, а вам пришлось бы толкнуть его в ответ, так и обнаружились бы все остальные. Я видел человека, который пытался навалиться на вас в Овальном кабинете. Он все понял, когда дерево вот-вот готово было обрушиться на него…
– О, Герберт Деннисон и эта медаль Свободы! – На лице президента появилось его знаменитая на весь мир ухмылка. – Герб был жесткий, но безвредный, хотя и натворил кучу дел, которые мне были не по душе. Теперь он ушел, стал членом одного старейшего эксклюзивного клуба на Уолл-стрит, в который никто не может пробраться, а мы с вами и не захотели бы попасть. Так что он снова преграждает путь этим парням с деньжатами. Герб наконец-то получил чин полковника, о котором так мечтал…
– Прошу прощения? – сказал Кендрик.
– Неважно, забудьте. Национальная безопасность, государственная тайна и все тому подобное.
– В таком случае позвольте мне прояснить то, о чем мы оба с вами знаем, мистер президент. У меня нет того уровня профессиональной подготовки, которая нужна…
– Черт возьми! – закричал Дженнингс. – А может, скажете, кто ее имеет, чтобы работать у меня? Да никто!
– Я говорю не о вас…
– Послушайте меня, Эван. Я не обманываю себя. Мне хорошо известно, что у меня нет ни достаточного воображения, ни интеллектуальных способностей Джефферсона или Адамса, Мэдисона, Линкольна, Вильсона, Гувера… Да, я сказал Гувера, этого блестящего, но во многом пагубного человека. Я не могу себя сравнить с Франклином Делано Рузвельтом, Трумэном, Никсоном, Кеннеди или даже с блистательным Картером, у которого было слишком много мозговых клеток, чтобы хорошо проводить собственную политику. Но теперь мы вступаем в другую эпоху. Разумеется, я имею в виду не эпоху Водолея, а нынешний расцвет телевидения, компьютерных технологий, мгновенной, моментальной связи. И у меня есть главное – доверие людей, потому что они видят и слышат во мне человека. Черчилль как-то сказал, что у демократии полно недостатков, но это лучшая из всех придуманных на Земле систем. Я тоже так думаю и верю всем этим скучным людям, которые считают, что Америка – самая великая, самая сильная и благополучная страна на нашей планете. Можете назвать меня мистером Простаком, но я в этом убежден. А это видят, слышат, наконец, чувствуют люди… Я наблюдал за вами, Эван, читал все, что писали о вас, долго говорил с моим другом Эммануилом Вайнграссом и пришел к окончательному выводу – вы должны занять должность вице- президента, хотите того или нет.
– Мистер президент, – мягко прервал Дженнингса Кендрик. – Я ценю все, что вы сделали для нации, но со всей откровенностью должен сказать, мы с вами расходимся во многих позициях. Вы проводите политику, которую я не могу поддержать…
– О боже! Да никто и не просит вас об этом!.. Я доверяю вам, Эван, и хочу одного: чтобы вы доверились мне. Без страха и никому не нужной любезности всегда говорите мне, в чем я не прав, – вот что нужно этому офису, черт бы его побрал! Тогда, даже отвлекаясь на какие-то вещи, я буду знать, что меня вернут на место. Спросите мою жену. После последней пресс-конференции, которая была два месяца назад, я поднялся в Белом доме на кухню, ожидая от семьи поздравлений. А вместо них получил удар. «Да кто ты такой, – встретила она меня. – Людовик XIV с его деспотической властью? Ты не умнее кролика!» А моя дочь добавила, что подарит мне на мой день рождения учебник по грамматике… Я знаю мои ограниченные возможности, Эван, но также знаю, что смогу сделать, если мне будут советовать умные люди. Поэтому я не упущу вас, конгрессмен. И давайте приступим к делам…
– Повторяю, я не готов.
– А люди думают, что вы готовы, и я тоже. Вот почему вам остается только принять ваше назначение.
На сей раз наступила очередь Кендрика рассматривать президента Соединенных Штатов.
– Боже правый, вы просто обольститель…
– Это мои торговые уловки, мистер вице-президент, – усмехнулся Дженнингс.
– Не знаю. Просто не знаю…
– Зато я знаю, – решительно вмешалась Калейла, дотронувшись до руки Эвана. – Я думаю, полевой офицер Рашад должна подать в отставку.
– И это еще не все, – подхватил Лэнгфорд Дженнингс, изогнув брови. – Вам надо пожениться. Вице- президенту не следует жить во грехе. Представляете, что устроят евангелисты, которые могут принести вам множество голосов, если ваш нынешний статус станет достоянием гласности? Это просто не укладывается в мой имидж.
– Мистер президент, сэр!
– Да, мистер вице-президент?
– Замолчите сейчас же!
– С удовольствием, сэр. Хочу только внести небольшое пояснение. Ради бога, не говорите моей жене то, что я вам только что сказал. Дело в том, что после нашего развода мы жили вместе двенадцать лет и приобрели вне брака двоих детей. И только за три недели до съезда вновь поженились. Имейте в виду, я посвятил вас в государственную тайну.
– Я никогда не расскажу об этом, мистер президент.
– Знаю, что не расскажете. Я доверяю вам, и вы мне нужны. Наша нация только выиграет от нас обоих и, вполне понятно, впоследствии от вас.
