Деннисона.
– Вы меня раздражаете, и меня зовут не Герби.
– Ну, не знаю. Там, у президента, вы выглядели как Герби. Он вас сразил, да?
– Временами президент склонен слушать не тех людей.
Кендрик смотрел на главу аппарата президента, пока они шагали по широкому коридору. Деннисон игнорировал робкие приветствия многочисленных сотрудников Белого дома, попадавшихся им навстречу; некоторые из них изумленно глазели на Кендрика, очевидно, узнав его.
– Не понимаю, – сказал Эван. – Побоку нашу взаимную неприязнь, но в чем ваша проблема? Это ведь меня, а не вас пихают туда, где я не хочу находиться. Чего вы скулите?
– Потому что вы, черт возьми, слишком много болтаете. Я видел вас в программе Фоксли, и потом ту маленькую демонстрацию, которую вы учинили у себя в офисе на следующее утро. Вы непродуктивны.
– Вам нравится это слово, не так ли?
– Есть много других слов, которые я могу использовать.
– Уверен в этом. Тогда у меня, возможно, есть для вас сюрприз.
– Как, еще один? Что же это, черт возьми, такое?
– Подождите, пока мы придем к вам в кабинет.
Деннисон приказал своей секретарше не соединять его ни с кем, кроме абонентов приоритетной «красной линии». Секретарша поспешно кивнула в знак подтверждения, но испуганно добавила:
– Для вас оставлено более дюжины сообщений, сэр. Почти все просят срочно перезвонить.
– По приоритетной «красной линии»?
Женщина покачала головой.
– А что я вам только что сказал? – С этими учтивыми словами глава президентского аппарата втолкнул конгрессмена в свой кабинет и с шумом захлопнул дверь. – Ну, и какой у вас сюрприз?
– Знаете, Герби, на самом деле я должен дать вам один совет. – Кендрик небрежно подошел к тому же окну, где стоял прежде, затем повернулся и посмотрел на Деннисона: – Можете грубить своим помощникам как хотите, пока они будут это терпеть, но никогда больше не хватайте члена палаты представителей и не вталкивайте его в кабинет, как если бы вы собирались его выпороть.
– Да не толкал я вас!
– Я понял это таким образом, и это все, что имеет значение. У вас тяжелая рука, Герби. Уверен, мой выдающийся коллега из Канзаса чувствовал то же самое, когда посадил вас на задницу.
Неожиданно Герберт Деннисон сделал паузу, потом негромко рассмеялся. В его затянувшемся хихиканье не слышалось ни злости, ни враждебности; скорее, оно отражало облегчение. Он распустил узел галстука и небрежно сел в кожаное кресло перед письменным столом.
– Господи, хотел бы я быть на десять-двадцать лет моложе, Кендрик, тогда я с удовольствием отхлестал бы вас по заднице. Но в шестьдесят три понимаешь, что осторожность – лучшая сторона доблести или чего бы там ни было. Мне все равно, если меня снова собьют с ног, хотя сейчас намного труднее подниматься.
– Тогда не напрашивайтесь, не провоцируйте этого. Вы держитесь очень вызывающе.
– Садитесь, конгрессмен, да поближе, к моему столу. Ну давайте, садитесь же!
Эван сел.
– Ну и как? Чувствуете покалывание в позвоночнике, прилив крови к голове?
– Ничего такого не чувствую. Это место для работы.
– Да ну, думаю, мы разные люди. Понимаете, внизу сидит самый могущественный человек на земле, и он полагается на меня, а я, сказать по правде, тоже не гений. Я только заставляю бегать этот глупый выводок. Смазываю механизмы, чтобы колесики вращались. Однако в масле, которым я пользуюсь, много едкости – прямо как во мне. Но это – единственная смазка, которая у меня есть, и она действует.
– Наверное, в этом есть какая-то цель? – заметил Кендрик.
– Разумеется, есть. Видите ли, с тех пор, как я здесь, то есть с тех пор, как мы здесь, все мне кланяются, как китайские болванчики, льстят напропалую и широко улыбаются – а в их глазах написано, что они предпочли бы пустить мне пулю в лоб. Только через такое я уже проходил, меня это не волнует. Но тут появляетесь вы и велите мне убираться к чертовой матери. Подобные заявления, знаете ли, освежают. С этим можно иметь дело. Мне действительно нравится то, что я вам не симпатичен, а вы не симпатичны мне. Имеет ли это какой-либо смысл?
– В извращенном виде. Но тогда вы – извращенец.
– Почему? Потому что я предпочитаю говорить прямо, а не ходить вокруг да около? Бессмысленные словоизлияния и подхалимаж – только пустая трата времени. Если бы я мог избавиться и от того, и от другого, мы бы все работали в десять раз лучше, чем сейчас.
– Вы когда-нибудь давали кому-нибудь об этом знать?
– Пытался, конгрессмен, помоги мне бог, еще как пытался! И знаете что? Никто мне не верит.
– А вы на их месте поверили бы?
– Наверное, нет. И может, если бы они поверили, глупый выводок превратился бы в зарегистрированный дурдом. Подумайте об этом, Кендрик. Моя извращенность не так-то проста.
– Тут я ничего не могу сказать, но наш разговор многое для меня упрощает.
– Упрощает? А, тот сюрприз, что вы собираетесь мне выложить?
– Хорошо, – согласился Эван. – Понимаете, до определенного момента я сделаю то, что вы от меня хотите, – за плату. Вот моя сделка с дьяволом.
– Вы мне льстите.
– Даже не собирался. Я тоже не склонен к подхалимажу, потому что это – пустая трата моего времени. Говоря вашими словами, я «непродуктивен», потому что наделал много шума, выступив против ряда вещей, вызывающих у меня возмущение. А вас, когда вы это услышали, погладило против шерсти. Пока что я прав?
– Правы до последнего гроша, парень. Можете выглядеть как угодно, но, на мой взгляд, вас многое роднит с увешанными бусами длинноволосыми протестующими засранцами.
– И вы опасаетесь, что, если мне предоставят трибуну, может стать еще хуже и ваши абрикосовые деревья побьет морозом? Я снова прав?
– Правее некуда. Не хочу, чтобы кто-то или что-то перебило голос президента, его рассуждения. Он вывел нас из «голубого» участка, мы оседлали сильный и теплый ветер со Скалистых гор и чувствуем себя хорошо.
– Не буду стремиться понять вас.
– Возможно, и не смогли бы…
– Но, по сути, вы хотите от меня двух вещей, – быстро продолжил Эван. – Первое: чтобы я говорил как можно меньше и вообще ничего такого, что ставит под сомнение мудрость, исходящую из вашего глупого курятника. Я близок к истине?
– Ближе некуда.
– И второе: вы хотите, чтобы я исчез, и исчез быстро. Ну как?
– Заслужили медное кольцо.
– Ладно, я все это выполню – до определенного момента. После этой маленькой церемонии в следующий вторник, которой никто из нас не хочет, но мы уступаем президенту, в мой офис потоком хлынут запросы из средств массовой информации. Газеты, радио, телевидение, еженедельники – словом, вся братия. Я – новость, а они хотят продавать свой товар…
– Вы не говорите ничего такого, чего бы я не знал или что бы мне не нравилось, – перебил его Деннисон.
– Я всем откажу, – решительно заявил Кендрик. – Не соглашусь ни на какие интервью. Не выскажусь ни по одному вопросу и исчезну так быстро, как только смогу.
– Расцеловал бы вас прямо сейчас, если бы не кое-что непродуктивное в ваших словах, например «до определенного момента». Это еще что такое?
– Это значит, что в палате представителей, если мне дадут слово, я выскажу мои соображения как смогу беспристрастно. Но то в палате. Спустившись с холма, я становлюсь недоступен для комментариев.
– Большинство пиаровцев мы держим не на холме, а внизу, – задумчиво проговорил глава аппарата
