– Почему? Ты же говорил, что мой мальчик звонил уже дважды?
– Гарсия знает, что ответить. Я ему объяснил.
– Мне-то скажи!
– Он даст конгрессмену номер телефона в моей конторе и велит туда перезвонить через две минуты.
– Джи-Джи, ты что это, черт побери, затеял?
– Через пару минут после того, как ты вошел, сюда явился какой-то гринго, которого я не знаю.
– Ну и что? У тебя здесь бывает много людей, которых ты не знаешь.
– Он – чужак, Мэнни. При нем нет ни плаща, ни шляпы, ни камеры, но все равно он чужак. В костюме, с жилеткой.
Вайнграсс начал оглядываться.
– Не надо! – схватил его за руку Гонсалес. – Этот рыжий не сводит с нас глаз. У него на уме – ты.
– И что же нам делать?
– Сиди и жди. Когда я скажу, встанешь.
Официант Гарсия повесил трубку, кашлянул, подошел к рыжему незнакомцу в темном костюме и, нагнувшись к нему, что-то сказал. Посетитель холодно уставился на неожиданного посыльного, а официант пожал плечами и вернулся к стойке. Тогда рыжий мужчина тихо, не привлекая к себе внимания, положил на столик деньги, встал и вышел через ближайшую дверь.
– Давай! – прошептал Гонсалес Гонсалес, вставая и подавая Мэнни знак последовать его примеру.
Десять секунд спустя они вошли в неприбранную контору владельца кафе. Указав на стул за письменным столом, видавшим лучшие дни десятки лет назад, Джи-Джи произнес:
– Конгрессмен перезвонит примерно через минуту.
– Ты уверен, что это был Кендрик? – спросил Вайнграсс.
– Кашель Гарсии сообщил мне об этом.
– А что он сказал тому типу за столиком?
– Что он решил, будто сообщение, переданное по телефону, предназначено ему, так как ни один другой клиент по описанию не подходит.
– Какое сообщение?
– Достаточно простое, amigo.[42] Что ему важно связаться с его людьми снаружи.
– Даже так?
– Он ведь вышел, правда? Это уже о многом говорит.
– О чем же?
– Ну, во-первых, что у него действительно есть люди, с которыми он может связаться. Во-вторых, или эти люди находятся поблизости, или он может с ними пообщаться посредством других средств коммуникации, например телефона в автомобиле. В-третьих, этот тип не пришел сюда в своем смешном костюме, чтобы выпить пива «Текс-Мекс», от которого практически давился, как ты давишься от моего превосходного игристого вина. И в-четвертых, вне всякого сомнения, он федерал.
– Правительство? – изумился Мэнни. – Разумеется, мне лично никогда не приходилось участвовать в историях с нелегальными иммигрантами, пересекающими границы моей любимой страны на юге, но рассказы о них доходят даже до таких невинных овечек, как я… Мы знаем, чего ждать, друг мой. Comprende, hermano?[43]
– Я всегда говорил, – Вайнграсс сел за стол, – отыщи самые классные из отпетых притонов в городе и сможешь узнать о его жизни больше, чем во всей парижской канализации.
– Париж, Франция значат для тебя очень много, правда, Мэнни?
– Это исчезает, amigo. Не знаю почему, но исчезает. Здесь что-то происходит с моим мальчиком, а я не могу этого понять. Но это важно.
– Он тоже для тебя много значит, да?
– Он ведь мой сын. – Зазвонил телефон, Вайнграсс рывком схватил трубку и поднес ее к уху.
В это время Гонсалес вышел из комнаты.
– Эй, болван, это ты?
– Как ты туда попал, Мэнни? – спросил Кендрик из стерильного дома на восточном побережье Мэриленда. – Под прикрытием МОССАДа?
– Гораздо эффективнее, – ответил старый архитектор из Бронкса. – Здесь нет этих дипломированных бухгалтеров, считающих шекели над яичным ликером. Ну а теперь тебе слово. Что, черт подери, случилось?
– Не знаю, клянусь, не знаю! – И Эван во всех подробностях рассказал о событиях последних дней, начиная с поразительной новости Сабри Хассана, когда он плавал в бассейне, о том, что его пребывание в Омане разоблачено. Затем поведал, как укрылся в дешевом мотеле в Вирджинии, об очной ставке с Фрэнком Свонном из Госдепартамента, о прибытии под эскортом в Белый дом, о нелицеприятной встрече с главой президентского аппарата и, наконец, как был представлен президенту Соединенных Штатов, который пошел еще дальше в стремлении все испортить, запланировав на следующий вторник церемонию награждения в Голубой комнате, да еще с оркестром морской пехоты. Затем сообщил, что женщина по имени Калейла, спасшая ему жизнь в Бахрейне, на самом деле сотрудник Центрального разведывательного управления и сейчас ее везут к нему для допроса.
– Судя по тому, что ты мне говорил, она не имеет ничего общего с твоим разоблачением.
– Почему?
– Потому что ты ей поверил, когда она представилась арабкой, исполненной стыда. Помнишь, ты мне это рассказывал? Болван, иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. В таких вещах тебя не так-то просто одурачить. Поэтому-то у тебя так хорошо и шли дела в группе, Кендрик… Твое разоблачение заставило бы эту женщину стыдиться еще больше и еще сильнее воспламенило бы тот безумный мир, в котором она живет.
– Только она одна осталась, Мэнни. Другие не сделали бы этого, не смогли бы.
– Значит, за другими есть еще другие.
– Кто, бога ради? Они единственные знали, что я там был.
– Ты только что сказал, что Свонн сообщил тебе про какого-то блондина с иностранным акцентом, который вычислил, что ты был в Маскате. А он-то где раздобыл информацию?
– Никто не может найти его, даже Белый дом.
– Возможно, я знаю людей, которые все-таки смогут его найти, – прервал его Вайнграсс.
– Нет, нет, Мэнни, – забеспокоился Кендрик. – Это не Париж, и израильские лимиты давно исчерпаны. Я слишком много должен этим израильтянам, хотя хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь объяснил мне их интерес к одному заложнику в посольстве.
– Мне никогда не рассказывали, – отозвался Вайнграсс. – Я знал, что был определенный план, который разрабатывало подразделение, и пришел к выводу, что они собираются достать кого-то изнутри, но они не обсуждали этого при мне. Те люди умеют держать язык за зубами… Что ты собираешься предпринять дальше?
– Завтра утром встреча с этой Рашад. Я тебе говорил.
– А потом?
– Ты не смотрел телевизор?
– Я у Джи-Джи. Он признает только видеозаписи, помнишь? У него есть запись одной игры восемьдесят второго года, но большинство посетителей бара, когда он ее ставит, считают, что она проходит сегодня. Что по телевизору?
– Президент. Объявил, что я нахожусь под защитой в уединенном месте.
– По мне, звучит похоже на тюрьму.
– В своем роде так и есть, но тюрьма сносная, и начальник предоставил мне привилегии.
– Дашь мне номер своего телефона?
– Я его не знаю. На аппарате ничего не написано, только пустая полоска бумаги, но я буду держать тебя в курсе. Позвоню, если что-нибудь предприму. За этой линией никто не следит, и не имеет значения, если бы даже следили.
