тренированных в Новгороде, над этим работают перебежчики из Великобритании, Америки, Франции и Южной Африки – все с разведывательным прошлым, которые могут лишиться своих дач, если что-то пойдет не так. Я был бы действительно не прочь, если бы меня назначили в Президиум, а может быть, даже и в Центральный комитет. Ведь тогда меня, наверное, отправят в Вашингтон или Нью-Йорк.
– Где ты сможешь воровать по-настоящему, – повторил Конклин.
– Ты вредный, Алексей, очень, очень вредный. И все же после рюмки или шести водки напомни мне рассказать тебе о кое-какой недвижимости, приобретенной нашим charge d’affaires [109] в Виргинии два года назад. Кстати, на деньги из банка его любовницы в Ричмонде. Теперь ему предлагают продать это уже за десятикратную стоимость!.. Пойдем в машину.
– Я не верю в эти слова, – сказал Борн, подхватив чемоданы.
– Добро пожаловать в реальный мир высокотехнологичной разведки, – тихо усмехнулся Конклин. – По крайней мере в одном аспекте.
– Во всех аспектах, – продолжил Крупкин, шагая к лимузину. – Однако мы не будем продолжать этот разговор в официальной машине, не так ли, джентльмены? Кстати, в вашем распоряжении двухкомнатный номер в «Метрополе» на проспекте Маркса. Там удобно, и я лично отключил все подслушивающие устройства.
– Я понимаю зачем, но как ты это сделал?
– Лишние проблемы, как вы знаете, страшнейший враг Комитета. Я объяснил внутренней службе безопасности, что то, что может быть записано, скорее всего окажется смертельной проблемой для всех посторонних людей, которые это услышат, ибо все они, без сомнения, будут сосланы на Камчатку. – Они подошли к машине. Водитель в темно-коричневом деловом костюме, точно таком же, какой был на Сергее в Париже, открыл заднюю левую дверцу. – Материал тот же, – сказал Крупкин по-французски, заметив реакцию спутников на похожий костюм. – К сожалению, пошив хуже. Я настоял, чтобы Сергей подогнал свой в Фабурге.
Гостиница «Метрополь» – обновленное дореволюционное здание, построенное в витиеватом стиле архитектуры, которую предпочитал царь, посещавший fin-de-sicle [110] Вену и Париж. Высокие потолки, повсюду мрамор, тут и там на стенах бесценные гобелены. Не с самой лучшей стороны характеризовал правительство тот факт, что в помещение допускалось множество бедно одетых горожан. Величественные стены и сверкающие люстры, казалось, смотрели с презрением на недостойных нарушителей. Однако на Крупкина это действие не распространялось: он чувствовал себя здесь свободно, как дома.
– Товарищ! – крикнул менеджер
– Вы с этим справились, спасибо вам. – Дмитрий проводил менеджера взглядом, затем развернул записку. Борн и Конклин стояли позади него. – Я должен немедленно попасть на площадь Дзержинского, – сказал он, обернувшись к ним. – Это от моего второго комиссара. Пойдем, надо спешить.
Номер, как и вестибюль, принадлежал другому времени, другой эре, даже другой стране, если не считать выцветшие материалы и далеко не лучший ремонт лепнины. Эти недостатки служили как бы напоминанием о разнице между прошлым и настоящим. Двери двух спален были напротив друг друга, а между ними – просторная гостиная с медным баром с несколькими бутылками редких для московских прилавков напитков.
– Располагайтесь, – сказал Крупкин, направляясь прямиком к телефону на античного вида письменном столе, выполненном в гибридном стиле времен королевы Анны и более позднего Людовика. – О, совсем забыл, Алексей, я закажу чаю или родниковой воды…
– Забудь об этом, – сказал Конклин, взял у Борна свой чемодан и захромал в левую спальню. – Я хочу помыться: этот самолет был таким грязным.
– Надеюсь, это компенсирует дешевизну билета, – ответил Крупкин, подняв голос и набирая номер. – Кстати, вы, неблагодарные, в тумбочках у ваших кроватей вы найдете оружие. Автоматические «граз буря» тридцать восьмого калибра… Давайте, мистер Борн, – добавил он, – вы же не трезвенник, а это была долгая поездка, и, возможно, предстоит долгий разговор. Мой комиссар весьма бесшабашный парень.
– Да, пожалуй, не откажусь, – сказал Джейсон, бросив чемодан у второй двери. Он подошел к бару и, выбрав знакомую бутылку, налил себе рюмку. Крупкин заговорил по-русски. Борн не понимал этот язык, и он подошел к высоким, словно у кафедрального собора, окнам, выходящим на широкую улицу, известную как проспект Маркса.
– Добрый день… Да, да, почему?.. Садовая тогда. Двадцать минут. – Крупкин раздраженно встряхнул головой, повесив трубку. Джейсон повернулся к русскому. – Мой второй комиссар оказался на этот раз не очень разговорчивым. Он отдает приказы.
– Что это значит?
– Мы должны ехать немедленно. – Крупкин посмотрел на дверь слева и крикнул: – Алексей, выходи! Срочно!.. Я пытался объяснить ему, что вы только приехали, – продолжил он, снова обращаясь к Джейсону, – но он и слушать не захотел. Я даже сказал, что один из вас уже залез в душ, а он только ответил: «Скажи, чтобы он выходил и одевался». – Конклин вышел из комнаты в расстегнутой рубашке, вытирая лицо полотенцем. – Прости, Алексей, нам надо ехать.
– Куда? Мы только что приехали сюда.
– У нас есть квартира на Садовой – это московский «Grand Boulevard», мистер Борн. Это не Champs- Elyses, но не хуже. При царе умели строить.
– А что там? – спросил Конклин.
– Комиссар номер один, – ответил Крупкин. – Мы будем использовать эту квартиру в качестве, скажем так, нашего штаба. Меньшее и гораздо более приятное дополнение к площади Дзержинского – только никто о нем не знает, кроме нас пятерых. У него что-то есть, и мы должны ехать туда немедленно.
– Я готов, – сказал Джейсон, опуская стакан на медную стойку бара.
– Можешь пока допить, – сказал Алекс, неуклюже спеша обратно в комнату. – Мне надо вымыть мыло из глаз и заново закрепить чертов протез.
Борн снова поднял стакан и перевел глаза на советского полевого офицера, который проводил Конклина грустным взглядом из-под нахмуренных бровей.
– Вы знали его до того, как он потерял ногу? – тихо спросил Джейсон.
– О да, мистер Борн. Мы знаем друг друга уже двадцать пять… двадцать шесть лет. Стамбул, Афины, Рим… Амстердам. Он был замечательным соперником. Конечно, мы тогда были молодыми, стройными и быстрыми, мы были так увлечены сами собой, желая стать теми, кем представляли себя в будущем… Это все было так давно. Мы были чертовски хороши, знаете ли. Вообще-то он был даже лучше меня, но никогда не говорите ему, что я это сказал. Он всегда видел более широкую картину, более длинную дорогу, чем я. Конечно, это действовал русский, сидящий в нем.
– Почему вы говорите «соперник»? – спросил Джейсон. – Словно это спорт, будто вы в какую-то игру играли. Разве он не был вашим врагом?
Большая голова Крупкина резко повернулась к Борну, глаза смотрели холодно.
– Конечно, он был моим врагом, мистер Борн, и, чтобы прояснить ситуацию для вас, он все еще мой враг. Не принимайте мое отношение к нему за то, чем оно не является. Слабости человека могут помешать его вере, но не могут уменьшить ее. Может быть, у меня и нет возможности исповедаться, чтобы искупить свои грехи и снова идти грешить, несмотря на веру, но я все же верю… Мои дедушки и бабушки были повешены –
– Не уверен, что понимаю это.
– Потому что вы и ваши несчастные интеллектуалы никогда не понимали то, что мы поняли с самого
