хорошо впитывающий знания ум, что, совмещенное с напористостью, давало ему возможность с легкостью осваивать академические курсы. Черпая средства из своих скромных капиталов, Эдит внесла существенные поправки и в гардероб мужа, покупая одежду именно в тех магазинах, в каких надо, наняла преподавателя ораторского искусства из театральных сфер, натаскавшего Рэндольфа в драматической подаче и сценической аранжировке выступлений на публике. Нервный выпускник университета оказался достойным учеником и вскоре несказанно удивил всех внешним блеском Джона Брауна и изящной словесностью Линкольна. Кроме того, оставаясь в университете и занимаясь некоторую часть времени со студентами, он принялся прокладывать себе дорогу к вершинам юриспруденции, получая одну за другой разнообразные ученые степени и мало-помалу завоевывая славу абсолютного и неопровержимого эксперта в специфических областях применения законодательства. Постепенно он обнаружил, что фирмы, прежде отвергавшие его, теперь настойчиво ищут с ним контакта.
Вся стратегия, от начала до появления первых конкретных результатов, заняла около десяти лет, и хотя первые успехи не были сногсшибательными, все-таки они представляли собой существенный прогресс. Юридические журналы, сначала среднего уровня, а затем и ведущие, начали публиковать его несколько спорные статьи как из-за их стиля, так и из-за содержания, отмечая цветистость, язвительность, привлекательность для читателя и вообще очевидный талант молодого ассистента в области печатного слова. Но известность в кругах финансовых деятелей принесли ему как раз скрытая острота и тревожность его мнений и высказываний, ранее не любимые многими. Сознание нации изменялось, покров благосклонного Высшего Света начал трещать, в салонных разговорах стали появляться ключевые словечки, запущенные в обиход «никсоновскими мальчиками», – такие, как «молчаливое большинство», «общественное благосостояние» и пресловутое – «Они». Новые понятия, подобно утреннему туману, поднимались от земли и распространялись повсеместно. Здесь не у дел оказался приличнейший Форд, начисто лишенный восприятия нового и получивший под занавес смертельную рану Уотергейта, а также и Картер, которого, несмотря на его необыкновенный личностный талант, погубила чрезмерная увлеченность благотворительными актами. Фраза «Что я могу сделать для моей страны?» вышла из моды, уступив место новому лозунгу: «Что я могу сделать для себя?».
Доктор Рэндольф Гейтс ловко оседлал гребень проносящейся мимо него волны, имея в запасе сладкоречивый тон и лексикон, насыщенный модными терминами, как нельзя лучше соответствующими расцвету новой эры. В его слегка подрафинированных научных теориях, юридических, экономических и социальных, слово «огромный» было хвалебным понятием и «больше» было предпочтительнее перед «меньше». Выдаваемые им на-гор?а законы новейшей рыночной экономики целиком и полностью оправдывали удушение промышленными китами окружающей их мелюзги, из чего делался вывод о пользе роста индустриального развития для всех… ну, практически для всех. Мы живем в дарвинистском мире, и здесь выживает сильнейший и, нравится вам это или нет, наиболее приспособленный, – примерно такой была основная мысль его работ. При виде этакой милой откровенности финансовые манипуляторы дали знак, пружинка щелкнула, и во славу вознесенного на иконостас
Рэндольф Гейтс был призван и с охотой и живостью отдался в новые руки, принявшись завораживать при помощи своей словесной гимнастики аудиторию за аудиторией. Он наконец нашел свое место, но его жена, Эдит Гейтс, не была уверена, что это именно то, о чем шел изначальный разговор. Она желала комфортабельного существования, что было естественно, но совсем не была готова к миллионам и частным полетам на реактивных самолетах через весь мир, от Палм-Спринг до Южной Франции. Особенно беспокойно она себя чувствовала, когда выступления и статьи ее мужа применялись для публичного оправдания некоторых действий и судебных эксцессов, поражающих своей очевидной наглостью и более того, в некоторых случаях – несправедливостью. Он отмахивался от ее тревожных вопросов, оправдываясь тем, что это не его вина и использованные им параллели с юриспруденцией просто были не так поняты. В довершение всего вот уже около шести лет они спали в разных кроватях и в отдельных спальнях.
Войдя в кабинет, она растерянно остановилась у порога, заметив, что при звуке ее тихих шагов Гейтс вздрогнул и быстро повернул голову. Глаза его были широко открыты и тревожны.
– Извини, я не хотела тебя пугать.
– Ты всегда раньше стучала. Почему ты не постучала сейчас? Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне мешают сосредоточиться.
– Я же сказала – извини. У меня голова занята разными мыслями, и я не подумала…
– А вот тут явное противоречие.
– Не подумала о том, что нужно постучать, вот что я имела в виду.
– Ну и чем занята твоя голова? – спросил титулованный юрист таким тоном, будто сомневался в присутствии таковой у своей жены.
– Не нужно со мной так, прошу тебя.
– Так в чем дело, Эдит?
– Где ты был этой ночью?
Гейтс насмешливо поднял брови:
– Бог мой, ты что же, подозреваешь меня? Я говорил тебе, где я был. В отеле «Риц». На встрече с одним человеком, которого я знал много лет назад и не хотел бы принимать у нас в доме. Если в твоем возрасте тебе еще нужны доказательства, позвони в «Риц».
Эдит Гейтс несколько секунд молча рассматривала своего мужа.
– Дорогой мой, – наконец сказала она, – поверь, меня ни капли не волнует то, что ты, может быть, путаешься с самой похотливой шлюхой из самого дешевого борделя. Кто-то же должен угостить ее выпивкой, чтобы поддержать ее уверенность в себе.
– Неплохо, сучка.
– Навряд ли тебя принимают в их среде за жеребца, скотина.
– Выходит, это и есть предмет нашей беседы?
– Именно. Кроме того, с час назад, как раз перед твоим возвращением домой из офиса, к нам приходил один человек. Денис чистила серебро, поэтому открывала ему я. Должна сказать, его вид произвел на меня впечатление. Он был одет в вызывающе дорогой костюм и приехал сюда на черном «Порше»…
– И что дальше? – нетерпеливо перебил ее Гейтс, нагибаясь в кресле вперед. Взгляд его вновь расширившихся глаз был ожидающим и взволнованным, если не сказать более.
– Он сказал мне, что
– Нет. Что-то выплыло наружу… О господи, он не так понял. Что он еще сказал?
– Мне не понравился ни его тон, ни его манеры. Я ответила, что не имею никакого понятия о том, где ты был. Он знал, что я лгу, но более ничего не сказал.
– Хорошо. Ложь – это то, в чем он разбирается.
– Не думала, что двадцать тысяч станут для тебя проблемой…
– Дело не в сумме, а в том, за что ее требуют.
– Так за что же?
– Ни за что.
– Мне кажется, такие вещи ты и называешь противоречивыми, а, Рэнди?
– Заткнись!
Резко и требовательно зазвонил телефон. Гейтс вскочил с места и уставился на аппарат, не делая при этом ни малейшей попытки подойти к столу и снять трубку. Вместо этого он умоляюще посмотрел на жену и попросил внезапно охрипшим голосом:
– Эдит, кто бы это ни был, скажи ему, что меня нет… Я уехал, меня нет в городе, и ты не знаешь, когда я вернусь.
Эдит подошла к столу с телефоном.
– Мало кто знает этот номер. Это твоя частная линия, – заметила она, снимая трубку после третьего звонка. – Резиденция профессора Гейтса, – сказала она.
В течение последних лет отвечать по телефону стало ее основным занятием. Друзья узнавали ее по
