Ультиматум Борна

– Ты потерял ее? Каким образом, ты что, в такси ее оставил?

– Нет, я спасал свою шкуру. Этот маньяк с фейерверками, как его, Вебб, разрядил в меня обойму у выезда из поместья. Он меня ранил, я упал, и чертова книга вылетела у меня из рук – а тут как раз подъехала полиция. Он схватил книгу, а я на всех парах побежал к забору.

– Так она у Вебба?

– Получается, что так.

– Святые угодники!..

– Еще что-нибудь, Лу? Мы собираемся зажечь свечи на торте.

– Да, Марио, ты можешь понадобиться мне в Вашингтоне – надо разобраться с одним человеком без ноги, но с книгой.

– Эй, минутку, cugino, ты знаешь мои правила. Месяц отдыха между деловыми поездками. Сколько я был в Манассасе? Шесть недель? А прошлым маем в Ки Уэст – три, почти четыре недели? Мне некогда позвонить, некогда написать открытку – нет, Лу, месяц. У меня есть обязательства перед Энджи и детишками. Я не хочу быть родителем на расстоянии; им надо показывать пример, понимаешь?

– У меня Оззи Нельсон вместо кузена. – Луис с силой бросил телефон на стол и тут же вновь его поднял; на хрупкой трубке слоновой кости появилась трещина. – Лучший убийца в нашем деле, но какой же кретин, – бормотал крестный отец, вновь яростно набирая номер.

Когда подняли трубку на другом конце линии, тревога и злоба пропали из его голоса – их нельзя было услышать, но они не исчезли.

– Привет, Фрэнки, дорогой, как поживает мой дружок?

– О, привет, Лу, – раздался журчащий, немного нерешительный томный голос из дорогой квартиры в Гринвич-Вилидж. – Можно, я перезвоню тебе через пару минут? Я сейчас сажаю маму в такси, она уезжает в Джерси. Хорошо?

– Конечно, милый. Жду.

Маму? Вот проститутка! Il pinguino! Луис подошел к украшенному зеркалами мраморному бару, где над бутылками виски летали розовые ангелы в стиле Лалика. Он наполнил стакан и сделал несколько глотков, которые его немного успокоили. Зазвонил телефон, встроенный в бар.

– Да, – сказал он, аккуратно взяв хрустальную трубку.

– Это Фрэнки, Лу. Я попрощался с мамой.

– Ты молодец, Фрэнки. Не забываешь свою маму.

– Никогда не забываю, Лу. Ты меня этому научил. Ты сказал, что устроил своей матери самые пышные похороны в Восточном Хартфорде.

– Да, я снял целую чертову церковь.

– Это просто замечательно.

– Давай займемся еще кое-чем замечательным, лады? Сегодня был такой бурный день, Фрэнки, понимаешь меня?

– Конечно, Лу.

– Вот и отлично. Мне нужно немного расслабиться. Приезжай ко мне, Фрэнки.

– Лечу так быстро, как едет такси, Лу.

Prostituto! Для Болтуна Фрэнки это будет его последняя встреча.

Элегантно одетый адвокат прошел по улице два квартала на юг и один квартал на восток, где его ждал лимузин у подъезда другого впечатляющего особняка на Бруклин Хайтс. Коренастый водитель средних лет приветливо болтал с одетым в форму швейцаром, с которым уже успел неплохо познакомиться. Увидев хозяина, водитель быстро подошел к задней дверце лимузина и открыл ее. Через несколько минут они уже двигались в потоке машин в сторону моста.

В тишине салона лимузина адвокат расстегнул свой пояс из крокодильей кожи, надавил на нижний и верхний ободки пряжки, и к его ногам выпала маленькая коробочка. Он взял ее и застегнул ремень.

Держа картридж так, чтобы на него падал свет через тонированные стекла машины, он внимательно осмотрел миниатюрный диктофон, включавшийся голосом. Это было замечательное устройство, достаточно маленькое и с механизмом, выполненным из пластика, что позволяло проносить его незамеченным через самые современные детекторы. Адвокат подался вперед и заговорил с водителем.

– Вильям?

– Да, сэр. – Водитель посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел протянутую руку хозяина; он взял то, что в ней лежало.

– Будь добр, отвези это домой и все перепиши на кассету.

– Слушаюсь, господин майор.

Юрист с Манхэттена откинулся назад на сиденье, улыбаясь про себя. Теперь он получит от Луиса все, что угодно. У мафии не принято заключать сторонние сделки, затрагивающие интересы всей семьи, не говоря уже о том, что Луис признался в своей не совсем традиционной ориентации.

Моррис Панов сидел с завязанными глазами на переднем сиденье седана, рядом со своим охранником, его руки были не туго, практически только для видимости, связаны, как будто мафиози считал, что выполняет излишние распоряжения. Они в молчании ехали уже почти полчаса, когда охранник заговорил.

– Кто такой этот пара-о-донтолог? – спросил он.

– Челюстно-лицевой хирург, врач, обученный лечить заболевания зубов и десен в ротовой полости пациента.

Тишина. Семь минут спустя:

– А что за заболевания?

– Любые, от инфекций и удаления зубного нерва до более сложного хирургического вмешательства, обычно совместно с онкологом.

Тишина. Четыре минуты спустя:

– А зачем этот последний, как его, «около» кто-то?

– На случай рака челюсти. Если вовремя заметить, болезнь можно остановить, просто удалив часть кости… Если же запустить, придется расстаться со всей челюстью.

Панов почувствовал, как машину слегка занесло, когда водитель на мгновение потерял контроль над собой.

Тишина. Через полторы минуты:

– Что, со всей челюстью целиком? Это же пол-лица!

– Либо так, либо придется целиком расстаться с жизнью.

Через полминуты:

– Думаете, у меня что-то похожее?

– Я врач, а не распространитель слухов. Я просто заметил симптомы, я не проводил диагностику.

– Так, черт возьми, проведите эту вашу, как вы сказали?!

– Но я не специалист в этой области.

– Проклятие! Но вы же врач, ведь так? Я хочу сказать, настоящий врач, а не fasullo [65], который называет себя врачом, но у которого нет ни одного настоящего диплома.

– Если вы хотите знать, закончил ли я медицинский институт, тогда да, я именно такой врач.

– Так осмотрите меня!

– Не могу. У меня глаза завязаны.

Неожиданно Панов почувствовал, как здоровая ручища охранника схватила его за голову и содрала повязку. Полутемный салон автомобиля ответил на вопрос, интересовавший Мо: «Как можно ехать в машине с пассажиром, у которого завязаны глаза?» Это не было проблемой при езде в такой машине – за исключением ветрового стекла, окна были не просто тонированы, они были практически черные, а значит, снаружи они просто черные. То есть нельзя разглядеть, что происходит внутри.