Ультиматум Борна

Мари себе позволяет? Лететь в Париж! Это была не просто глупая затея, это был идиотизм – а ведь его жена не была ни дурой, ни идиоткой. Она была очень умной женщиной с отличным самообладанием и острым аналитическим умом. Это и делало ее решение таким непонятным. Что она надеялась сделать? Ведь ей прекрасно известно, что ему безопасней работать одному, чем еще и беспокоиться за нее, одновременно выслеживая Шакала. Даже если она его найдет, для них обоих риск возрастет вдвойне, а это-то она просто обязана была знать. Цифры и прогнозы были ее профессией. Так почему же?

Был только один разумный ответ, и он приводил Борна в ярость. Она думала, что он опять может сорваться в пропасть, как это уже случилось в Гонконге, где она одна смогла привести его в чувство, вернуть в реальный мир, полный пугающих недомолвок и смутных воспоминаний, с которыми она успела смириться за пройденные вместе годы. Боже, как он ее обожал; он ее так любил! А то обстоятельство, что она пошла на этот глупый, идиотский, непонятный шаг, только усиливало эту любовь, потому что это было так бескорыстно, так невероятно самозабвенно. На Дальнем Востоке бывали моменты, когда он страстно желал умереть, чтобы только загладить свою вину перед ней за то, что ставил ее в такие опасные – непонятные? – ситуации. Чувство вины не ушло, оно всегда было с ним, но стареющий человек в нем не забывал и еще кое о чем. О детях. Поэтому раковую опухоль Шакала необходимо вырезать из их жизни раз и навсегда. Неужели она этого не понимает и не может на время оставить его одного?

Нет. Потому что она летела в Париж не для того, чтобы спасти его жизнь, – она была уверена в способности Джейсона Борна позаботиться о себе. Она летела в Париж, чтобы спасти его разум. Я справлюсь, Мари. Я могу, и я справлюсь!

Бернардин. Вот кто ему поможет. Второе бюро в состоянии задержать ее в аэропорту Орли или Шарль де Голль. Задержать и схватить, взять под стражу и поселить в отеле, где никто о ней не узнает. Джейсон добежал от моста Солферино до набережной Тюильри и влетел в первую же попавшуюся телефонную будку.

– Вы сможете это сделать? – спросил Борн. – У нее только один паспорт, и он американский, а не канадский.

– Попробую, – ответил Бернардин, – но без помощи Бюро. Не знаю, что вам сообщил Святой Алекс, но меня сняли с должности консультанта и, полагаю, выкинули мой рабочий стол в окно.

– Вот дерьмо!

– Трижды merde, mon ami. На набережной д’Орсе хотят, чтобы я сгорел вместе с одеждой, и, не будь мне кое-что известно про некоторых членов Ассамблеи, они, без сомнения, возродили бы заново казнь на гильотине.

– Сможете сунуть немного денег людям из иммиграционной службы?

– Надеюсь, Бюро не так быстро распространяется о своих внутренних скандалах, поэтому будет лучше, если я стану действовать, пользуясь утраченным служебным положением. Скажите ее полное имя.

– Мари Элиза Сен-Жак Вебб…

– Ах да, теперь я вспоминаю, Сен-Жак, во всяком случае, – перебил Бернардин. – Известный канадский экономист. В газетах были ее фотографии. La belle mademoiselle [67].

– Она могла вполне обойтись без этого публичного афиширования.

– Согласен.

– Алекс что-нибудь говорил про Мо Панова?

– Вашего друга-врача?

– Да.

– Боюсь, что нет.

– Проклятие!

– Позволю себе дать вам совет – сейчас вам следует больше думать о себе.

– Понимаю.

– Вы заберете машину?

– А стоит?

– Честно говоря, на вашем месте я бы не стал. Хотя и маловероятно, но это может навести их на мой след. А это уже риск, правда, небольшой.

– Я тоже об этом подумал. Поэтому купил схему метро. Буду пользоваться подземкой… Когда вам можно снова позвонить?

– На объезд аэропортов потребуется четыре или пять часов. Как объяснил наш святоша, ваша жена могла вылететь из нескольких разных пунктов. Потребуется время, чтобы получить все эти списки пассажиров.

– Обращайте особое внимание на рейсы, которые прибывают завтра рано утром. Она не сможет подделать паспорт, она не знает, как это делается.

– По словам Алекса, Мари Элизу Сен-Жак нельзя недооценивать. Он даже заговорил по-французски. Сказал, что она formidable [68].

– Она способна свалиться на вас ниоткуда, это верно.

– Qu’est-ce que c’est? [69]

– Она очень изобретательна, скажем так.

– А вы что будете делать?

– Пойду в метро. Уже темнеет. Позвоню вам после полуночи.

– Bonne chance [70].

– Merci.

Борн вышел из телефонной будки, уже зная, что предпримет дальше, и заковылял вниз по набережной – повязка вокруг колена не давала ему забыть о том, что он изображает инвалида. Около Тюильри была станция метро, оттуда он доехал до Гавр-Комартен и пересел на пригородный поезд северного направления, который мимо базилики Сен-Дени следовал до Аржентоля. Аржентоль, город, основанный в Темные века двенадцать столетий назад Карлом Великим ради монахинь, теперь, спустя столько времени, стал центром доставки сообщений для жестокого убийцы, таинственного мужчины, странствующего по кровавым полям со смертоносным оружием, радуясь и воспевая жестокость под покровом религии.

Кабак «Le Coeur du Soldat» находился не на улице, бульваре или авеню. Напротив, он располагался в тупике, за углом напротив давно заброшенной фабрики, чья выцветшая вывеска свидетельствовала о том, что когда-то это был процветающий металлургический комбинат в самой неприглядной части города. В телефонной книге о «Сердце» не было никаких упоминаний; чтобы его найти, надо было спрашивать незнакомцев, и интересующийся испытывал une grosse secousse [71], пытаясь найти это замаскированное pissoir [72]. Чем неприглядней и отвратительней становились окружающие дома и улицы, тем точней становились указания, как его найти.

Борн стоял в темном узком переулке, прислонившись к старой стене грубой кирпичной кладки, напротив входа в забегаловку. Над толстой массивной дверью висела неяркая красная вывеска, исполненная рублеными прописными буквами, некоторых из которых недоставало: «L C eur d Soldat». Время от времени дверь открывалась, чтобы впустить или выпустить посетителя, тогда переулок наполнялся металлическими звуками военного марша; сами клиенты заведения явно не принадлежали к миру высокой моды. Его наряд как раз подойдет, решил Борн, чиркнул спичкой о кирпичную стену, раскурил тонкую черную сигару и захромал в сторону двери.

«Если бы не звучащий говор и не оглушающая музыка, заведение могло вполне сойти за портовый кабак где-нибудь в сицилийском Палермо», – думал Борн, пробираясь к стойке бара, украдкой осматривая окружающих и стараясь не упустить ни одной детали обстановки – тут Джейсон немного смутился, недоумевая, когда это он успел побывать в Палермо?

Крупных размеров мужчина в футболке без рукавов поднялся со стула; Джейсон тут же его занял. Когтеобразная кисть схватила его за плечо; Борн вскинул правую руку вверх, схватил человека за запястье и начал выкручивать его по часовой стрелке, потом откинул стул ногой и поднялся в полный рост.