Ультиматум Борна

– Bien! [77] – закричал Моррис. – Он знает, что говорит. Настоящий legionnaire! [78]

– Ты умеешь драться? – спросил Джейсон. – Сможешь убить человека?

– Я собственными руками убил свою невесту вместе с ее двумя братьями и кузеном – я их зарезал. Она трахалась с одним банкиром из Нешвилла, а они ее покрывали и получали за это много денег… Да, я могу убивать, господин Франсуа.

Облава на сумасшедшего убийцу в Нешвилле.

Подающий большие надежды молодой инженер скрылся от полиции.

Борн вспомнил заголовки газет всего лишь недельной давности и пристально посмотрел в лицо молодого американца.

– Ты создан для Легиона, – сказал он.

– Если надо будет замолвить словечко, господин Франсуа, могу я упомянуть вас?

– Это не поможет тебе, парень, а только навредит. Если на тебя станут давить, просто расскажи правду. Это и будет твоей рекомендацией.

– Aussi bien! [79] Он знает законы Легиона. Они стараются не брать маньяков, но если что, они… как это сказать, Франсуа?

– Полагаю, закроют глаза.

– Oui [80]. Они закроют на что-то глаза, если есть…

– Если есть смягчающие обстоятельства.

– Видишь? У моего друга Франсуа тоже имеются мозги. Не понимаю, как ему удалось выжить?

– Я тщательно скрывал их, Моррис.

Официант в самом грязном фартуке из тех, что доводилось видеть Джейсону, хлопнул бельгийца по шее.

– Votre table, Rene [81].

– Ну и что? – пожал плечами Моррис. – Еще одно имя. Quelle difference? [82] Давайте теперь поедим, и если повезет, то не отравимся.

Спустя пару часов, когда Моррис и Ральф успели опустошить четыре бутылки дешевого vin ordinaire вместе с подозрительной на вид рыбой, посетители «Сердца солдата» приступили к выполнению обычного ночного ритуала. Тут и там вспыхивали драки, прекращаемые мускулистыми официантами. Пронзительно звучавшая музыка воскрешала в памяти выигранные и проигранные сражения, вызывая споры между старыми солдатами, бывшими пехотинцами, пушечным мясом, которые тут же становились обидчивыми и гордыми от того, что выжили, потому что они выжили посреди такого кровавого ужаса, какой и не снился их начальникам в расшитых золотом мундирах. Это был гомон толпы бесправных пехотинцев, который можно было слышать во все времена – начиная с эпохи фараонов и заканчивая войной в Корее и Вьетнаме. Облаченные в красивую форму офицеры отдавали приказы из-за линии огня, и пехота погибала, чтобы оправдать мудрые решения своих командиров. Борн вспомнил Сайгон и не смог осудить существование такого места, как «Сердце солдата».

Старший бармен, массивный лысый мужчина с очками в металлической оправе, взял телефонную трубку, скрытую до этого под дальним концом стойки, и приложил ее к уху. Джейсон наблюдал за ним из-за движущихся фигур. Глаза бармена осматривали заполненный людьми зал – то, что он слышал, было важным, а на то, что видел, можно было не обращать особого внимания. Говорил он недолго, затем опустил руку под стойку и некоторое время не вынимал – он набирал номер. Опять быстро что-то сказал и спокойно вернул трубку на место. Старина Фонтейн описывал эту процедуру на острове Транквилити. Сообщение принято, сообщение передано. А на другом конце линии находился Шакал.

Это все, что он хотел увидеть этим вечером; нужно было заняться еще кое-чем, возможно, нанять людей, как он делал в прошлом. Людей, которых он нанимал на один раз и которые ничего для него не значили, – им можно было заплатить или дать взятку, использовать шантаж или запугать, чтобы они выполнили то, что ему нужно, и не задавали лишних вопросов.

– Я только что заметил человека, с которым должен был здесь встретиться, – сообщил он еще пребывающим в относительном сознании Моррису и Ральфу. – Он хочет, чтобы я вышел на улицу.

– Ты нас покидаешь? – чуть не плача, спросил бельгиец.

– Эй, приятель, не нада этава делать, – добавил молодой южанин.

– Я уйду только на вечер, – Борн перегнулся через стол. – У меня есть интерес еще с одним legionnaire, он собирается провернуть прибыльное дельце. Я вас не знаю, но выглядите вы порядочными людьми.

Борн вытащил пачку денег и отделил тысячу франков, по пять сотен на каждого компаньона.

– Вот, держите – и спрячьте в карманы, быстро!

– Ма-а-терь божья!

– Merde! [83]

– Не могу сказать точно, но вы можете нам понадобиться. Держите язык за зубами и уходите отсюда через десять-пятнадцать минут после меня. Да, и больше не пить. Завтра вы нужны мне трезвыми… Моррис, когда открывается этот притон?

– Я не уверен, что он вообще закрывается. Сам я как-то приходил сюда в восемь утра. Народу, конечно, было поменьше…

– Будьте здесь к полудню. И постарайтесь протрезветь, хорошо?

– Я опять стану le caporal extraordinaire [84] из Легиона. Тем, кем я когда-то был! Мне надеть форму? – Моррис рыгнул.

– Спятил? Конечно, нет.

– А я надену костюм и галстук. У меня есть костюм и галстук, честное слово! – у американца началась икота.

– Нет. Вы должны выглядеть как сейчас, но быть со свежими головами. Поняли меня?

– Ты говоришь tres americain, mon ami [85].

– Это точно.

– Я не американец, хотя правдивость здесь еще никому не принесла пользы, ведь так?

– Я знаю, о чем ты. Я это тут хорошо усвоил. Но насчет галстука это ты зря.

– Никакого галстука, Ральф. До завтра.

Борн поднялся со стула, и неожиданно ему в голову пришла одна идея. Вместо того чтобы идти к двери, он осторожно пробрался к дальнему краю стойки, где орудовал лысый бармен. Все стулья были заняты, поэтому он с осторожностью вежливо пролез между двумя посетителями, заказал «Перно» и попросил салфетку, чтобы написать записку – якобы личного плана, которая никак не повредит заведению и присутствующим. На обратной стороне негнущейся, словно небольшой щит, салфетки он написал авторучкой по-французски следующее:

Гнездо черного дрозда стоит миллион франков. Необходима личная встреча с вами. Если заинтересовались, приходите к старой фабрике за углом через тридцать минут. Вам ничего не угрожает. Дополнительно получите 5000 франков, если придете один.

Борн зажал в руке салфетку и бумажку в сто франков и посигналил бармену, который с таким видом поправил свои очки в металлической оправе, как будто неизвестный клиент позволил себе какую-то дерзость. Его огромное тело неторопливо двинулось вперед, толстые руки в татуировках оперлись о стойку бара.

– Чего тебе? – не очень приветливо поинтересовался он.

– Я тут вам кое-что написал, – ответил Хамелеон, не мигая глядя на очки бармена. – Я один, и, надеюсь, вы исполните мою просьбу. На моем солдатском теле много ранений, но я не бедняк.

Борн быстро, но осторожно – очень осторожно – взял руку бармена и вложил в нее записку и сто франков. Бросив напоследок выразительный взгляд на оторопевшего здоровяка, Джейсон повернулся и направился к двери, сильно прихрамывая.

Выйдя наружу, он быстро пошел по изрезанному трещинами тротуару в сторону выхода из переулка. Борн прикинул, что его представление в баре длилось около восьми-двенадцати минут. Понимая, что бармен следит за ним, он нарочно не стал смотреть, сидят ли еще его приятели за столом, но решил, что они пока