Ультиматум Борна

не ушли. Обладатели безрукавки и армейской куртки находились не в самой лучшей форме, в их состоянии минуты не имели особого значения; он лишь надеялся, что полученные каждым пять сотен франков как-то повлияют на их чувство ответственности и они уйдут вовремя. Как ни странно, он больше верил в Морриса- Рене, чем в молодого американца, называвшего себя Ральфом. У бывшего капрала Иностранного легиона выработан безусловный рефлекс на выполнение приказов, он будет слепо ему повиноваться и в трезвом, и в пьяном виде. Джейсон очень на это рассчитывал – ему могла понадобиться их помощь, если только бармен из «Сердца солдата» воспринял всерьез солидную сумму, да и само предложение поговорить наедине с калекой, которого он мог спокойно убить одной рукой с наколками.

Борн ждал на улице, тусклые фонари в переулке почти не давали света, все меньше и меньше людей входило и выходило из закусочной, причем те, кто входил, находились в гораздо более хорошей форме, чем те, кто выходил, – и все они проходили мимо, не удостаивая вниманием прислонившегося к кирпичной стене инвалида.

Инстинкт одержал верх. Моррис вытолкнул более молодого обладателя армейской куртки наружу и, когда тяжелая дверь захлопнулась, врезал американцу по лицу, неразборчиво призывая его слушаться приказов, потому что они стали богатыми и могут разбогатеть еще.

– Это лучше, чем если тебя подстрелят в Анголе! – закричал бывший legionnaire, достаточно громко, чтобы Борн смог разобрать его слова. – Но что они забыли в Анголе?

Джейсон остановил их, когда парочка уже шла по переулку, затащив обоих за угол кирпичного здания.

– Это я, – сообщил он командным голосом.

– Sacrebleu!.. [86]

– Что еще за дьявол!..

– Тихо! Можете сейчас заработать еще по пятьсот франков, если хотите. Не хотите, я найду еще двадцать желающих.

– Но ведь мы товарищи! – запротестовал Моррис-Рене.

– Я надеру вам задницу за то, что так нас напугали… но мой приятель прав, мы товарищи – погоди-ка, Рене, а ты случайно не коммунист?

– Taisez-vous!

– Это значит «заткнись», – объяснил Борн.

– Я знаю. Я такое часто слышал…

– Слушайте меня. Через несколько минут из кафе может выйти бармен, чтобы встретиться со мной. Может, он выйдет, а может, и нет – я не знаю. Это тот лысый гигант в очках. Вы его знаете?

Американец пожал плечами, но бельгиец кивнул своей покачивающейся от возлияний головой.

– Это Санчес, и он espagnol.

– Испанец?

– Или latino-americain. Никто не знает.

«Ильич Рамирес Санчес, – подумал Джейсон. – Карлос Шакал, родившийся в Венесуэле, террорист-изгой, с кем не смогли справиться даже Советы. Конечно же, он будет работать со своими земляками».

– А насколько хорошо ты его знаешь?

Теперь бельгиец пожал плечами.

– В «Сердце солдата» он царь и бог. Он способен пробить голову тому, кто будет себя плохо вести. Сперва он всегда снимает очки, а это первый признак того, что случится нечто, чего не хотели бы увидеть даже бывалые солдаты… Если он и правда придет сюда, чтобы с тобой встретиться, я бы посоветовал тебе делать ноги, пока не поздно.

– Он может прийти сюда, потому что захочет со мной поговорить, а не чтобы что-то мне сделать.

– Тогда это не Санчес…

– Тебе не нужно знать подробности, они тебя не касаются. Но если он все же выйдет из этой двери, я хочу, чтобы ты вовлек его в беседу, сможешь это сделать?

– Mais certainement [87]. Я несколько раз отсыпался на его диване наверху, Санчес меня лично относил, когда приходили уборщицы.

– Наверху?

– Он живет над кафе, на втором этаже. Говорят, что он никогда никуда не выходит, даже на рынок. Для него все покупают другие или необходимое просто доставляют к двери.

– Понятно. – Джейсон вытащил пачку денег и дал каждому нетвердо державшемуся на ногах товарищу еще по пятьсот франков. – Идите обратно в переулок и, если появится Санчес, ведите себя так, словно слегка перебрали. Попросите у него денег, выпивки, чего угодно.

Словно дети, Моррис-Рене и Ральф зажали в руках купюры, бросив друг на друга победный взгляд заговорщиков. Франсуа, этот сумасшедший legionnaire, сорит деньгами, словно сам их печатает! Их коллективный энтузиазм все увеличивался.

– И сколько ты хочешь, чтобы мы дразнили этого индюка? – поинтересовался южанин.

– Я насквозь проговорю его ушастую лысину! – пообещал бельгиец.

– Не стоит, мне просто надо убедиться, что он будет один, – сказал Борн, – что с ним или за ним никого нет.

– Проще простого, приятель.

– Мы заслужим не только твои деньги, но и твое уважение. Слово капрала-легионера!

– Я тронут. А теперь – вперед.

Пьяная парочка потащилась обратно в переулок, причем владелец армейской куртки с триумфом похлопывал Морриса по спине. Джейсон прислонился спиной к кирпичной стене в нескольких дюймах от угла здания и стал ждать. Прошло шесть минут, прежде чем он услышал то, что так хотел услышать.

– Санчес! Мой дорогой и хороший друг, Санчес!

– Рене, что ты тут делаешь?

– У моего юного американского друга заболел живот, но теперь все хорошо – его вырвало.

– Он из Америки?..

– Позволь вас познакомить, Санчес. Он станет великим воином.

– А что, опять начались детские крестовые походы? – Борн осторожно выглянул за угол; лысый бармен в это время смотрел на Ральфа. – Удачи тебе, мой маленький. Иди, поиграй в войну в песочнице.

– Мистер, вы очень быстро говорите по-французски, но кое-что я все-таки понял. Вы трепло, а я, между прочим, очень злобный человек!

Бармен рассмеялся и без каких-либо затруднений заговорил на английском:

– Тогда, малыш, тебе лучше злобствовать где-нибудь в другом месте. В «Сердце солдата» мы пускаем только миролюбивых посетителей… А теперь мне надо идти.

– Санчес! – закричал Моррис-Рене. – Одолжи мне десять франков. Я забыл свой бумажник дома.

– Если у тебя когда-то и был бумажник, ты оставил его еще в Северной Африке. Ты знаешь мои правила. Ни единого су вашему брату.

– Черт, я ведь столько выложил за твою проклятую рыбу! А от нее стошнило моего друга!

– Тогда в следующий раз поезжайте обедать в «Риц»… Ах да! Помнится, ты мне еще должен за один обед.

Джейсон быстро скрылся за углом, потому что в этот момент бармен повернул голову и оглядел переулок.

– Спокойной ночи, Рене. И тебе тоже, малыш. А у меня дела.

Борн побежал по тротуару в сторону ворот старой фабрики. Санчес шел на встречу с ним. Один. Перейдя на ту сторону улицы, которая была скрыта в тени покинутого комбината, он замер, лишь опустил руку, чтобы ощутить холодный и надежный металл своего пистолета. С каждым шагом приближавшегося Санчеса Шакал был все ближе! Несколько мгновений спустя объемная фигура показалась из переулка, пересекла плохо освещенную улицу и приблизилась к ржавым воротам.