небольшие затмения.
Когда мы забрались в наш спальный мешок, старик уже крепко спал, тихонько похрапывая. Мы долго целовались, а потом последовали вслед за ним в воздушные объятия Морфея.
– Молодежь! Просыпаемся! Завтрак уже готов! – разбудил нас утром задорный голос старика. Похоже, тучи разошлись.
– Доброе утро! – сказал я, вылезая из шалаша. – Сегодня так спал, что ничего не слышал… Даже как ты выходил!
– Ничего страшного. Физическая усталость способствует крепкому сну, – бодро улыбнулся старик. – Сегодня нас ждет увлекательный день! Вы давно были в катакомбах?
– Где? – спросила удивленно Моника, поеживаясь от утренней прохлады.
– В катакомбах. Это внутренняя, тайная, жизнь Парижа. Всем знаком открыточный буклетный Париж: собор Парижской Богоматери, Гранд-Опера, Лувр, Триумфальная арка, Елисейские Поля… Когда люди говорят, что любят Париж, они обычно имеют в виду, что посетили эти знаменитые места. А в Париже много скрытого от туристских глаз. Катакомбы – как раз из них. Так что? Идем?
– Без сомнения! – сказал я.
Я воодушевился тем, что после вчерашнего вечернего эпизода Мориа не прогнал нас и не затаил обиду. А его приглашение последовать вслед за ним в неизвестный Париж воспринял как шанс узнать что-то еще из его таинственного прошлого.
После завтрака мы снарядились в путь. У запасливого старика нашлись фонарики и брезентовые накидки.
– На всякий случай! – сказал он, засовывая их ко мне в рюкзак.
– Мы снова пойдем пешком? – спросил я.
– А как же! – вспыхнул Мориа. – Париж – это город, который нужно исследовать глазами и ногами. Его дух – в закоулках, на полуразрушенных лестницах, в подземельях, на старых кладбищах. Париж невозможно почувствовать, если ходить только туристическими маршрутами. А вот на обратном пути, если устанем, поедем на автобусе.
Мы снова пересекли периферик и отправились в путешествие по затерянным на окраинах города улицам. Потом миновали площадь Нации и переулками прошли где-то в районе площади Бастилии. Я снова удивился, насколько хорошо старик знает город. Наконец мы пересекли мост Сюлли и оказались на левом берегу Сены.
– Глядя отсюда, вы, наверное, думаете, Париж – город света? – лукаво усмехнулся старик. – Это всего лишь легенда. Города света слишком призрачны. Париж в равной степени город беспросветного мрака и наползающей со всех сторон тьмы. Какие только монстры не водятся в этой темноте!
– Мы движемся к катакомбам, открытым для туристов? – осторожно спросил я. – Но до площади Денфер-Рошеро нужно идти в другую сторону.
– Как бы не так! – подмигнул наш проводник. – Что нам делать в катакомбах, причесанных и перестроенных для туристов? Смотреть на кости несчастных, аккуратно выложенные рядами и увенчанные черепушками по замыслу Гийомо? Нет, такой некроманский вуайеризм мне лично не по нутру. Мы сделаем по-другому.
– А откуда в Париже вообще взялись катакомбы? – спросила Моника, которая, путаясь в длинной юбке, едва успевала за проворным стариком. Прохожие с удивлением косились на наше странное трио.
– Дела давно минувших дней, – отозвался Мориа. – Когда-то Париж римляне называли Лютецией, что связано с белым цветом берегов Сены. Там находились залежи известняка. С XII века начались разработки: романский стиль построек, а потом и готический, требовали все больше камня, – добыча известняка увеличивалась. Все хотели жить в каменных жилищах. С этим связано начало парижских катакомб.
– А где находились тогда разработки известняка? – спросил я.
– Не поверите – под Люксембургским садом! Но скоро поверхностные запасы известняка были исчерпаны, а строительные потребности росли. Так под уже существующими катакомбами создавались новые, которые уходили все глубже.
– И сколько же всего таких каменоломен под Парижем? – допытывалась девушка.
– Много, принцесса. Длина подземных ходов превышает триста километров, большинство каменоломен заброшено. Лучшее место для обитания призраков! Правда, штольни правого берега сильно пострадали с течением времени. Они были размыты водой, разрушены. А на левом берегу сохранилось еще много всего интересного. В этих выработках прятались контрабандисты. А еще в XVIII веке тут видели, как сейчас принято говорить, мутанта, страшное чудище, дитя катакомб. Встреча с ним сулила скорую смерть…
– Про московское метро тоже есть схожие байки. Про огромных метровых крыс, которые бросаются ночами на людей.
– Подземелья всегда полны загадок. Кто знает, какова жизнь, когда из нее исчезает свет?
На одной из неприметных узких улочек седой экскурсовод подошел к большой вентиляционной решетке у стены. Мы с изумлением наблюдали за его движениями. В несколько приемов отодвинул решетку и приказал:
– Лезьте вниз!
Я заглянул в отверстие. Там колебалась глухая гулкая тьма неизвестности. Стало страшновато.
– Ну, давай, не бойся! Дно совсем рядом.
Я повис на руках на краю решетки, потом медленно разжал пальцы, приготовившись к худшему. Вопреки ожиданиям, дно на самом деле оказалось близким – всего в паре метров от вентиляции.
– Прыгай! – крикнул я Монике. – Я тебя ловлю!
Девушка ловко спрыгнула прямо в мои распахнутые руки. Следом, кряхтя, осторожно спустился Мориа, непостижимым образом умудрившись задвинуть за собой решетку.
Нас объяла темнота, на которую сверху наплывали через решетку косые солнечные лучи. Мориа извлек из моего рюкзака фонарик:
– Я иду первым. Вы следом!
На удивление, своды каменоломен оказались весьма высокими, нагибаться практически не приходилось. Через пару минут единственным источником света в подземелье оставался фонарик.
– Раньше каменоломни строили так, что из каждой галереи должен был быть выход на свет. Потом все изменилось. Когда появились вторые этажи, переходы, выходы из каждой галереи стали необязательными. Поэтому тут много тупиков – почти лабиринт Минотавра! К тому же каменоломни постепенно разрушаются… Бродить здесь небезопасно.
Вдалеке послышались голоса. Мне показалось, что я вижу скользящие по стенам языки пламени.
– Что это? – прижимаясь ко мне, спросила Моника.
– Добро пожаловать в ад! – захохотал старик. – Не пугайтесь. Уже много лет каменоломни – прибежище людей, которым по разным причинам нет места под искусственными солнцами города света. Я тоже прожил тут пару лет. Давно…
По мере того как мы приближались, голоса стихли. Мориа подал условный сигнал, поморгав фонариком в темноту.
– Мориа! – донеслись откуда-то из глубины радостные крики.
Мы пришли в небольшую анфиладу на диво просторных по сравнению с подземным коридором пещерок. Нас встретила группа людей, возраст которых я затруднился определить. Последовали объятия. Я услышал, что Мориа перекинулся с кем-то фразами на чистейшем английском. Какие же тайны еще скрывает этот старый черт?
– Ты не один?
– Это друзья, – заверил Мориа.
Мы сели в круг. По рукам пошла самокрутка с травой. Я тоже не отказался – потусторонность настроения тому соответствовала.
– Я лучше выпью вина, – сказал Мориа. – Вы же знаете, давно с хэшем завязал.
– Завязал? Ты сидел на наркотиках? – громким испуганным шепотом спросила Моника. Остальные присутствующие громко рассмеялись.
– Да второго такого эксперта на всем свете не сыщешь! Просто ты ничего не знаешь о нем, – сказал высокий седовласый мужик в джинсах. – Мориа, кто еще смог тогда по своей воле соскочить, кроме тебя?
