вчерашнему разговору, мы на перекладных добрались до Дхарамсалы. Там я пробыл с девчонками несколько дней. Они радовались всему: горам, водопадам, дождю. Я проводил их на автобус до Куллу, а сам решил немного задержаться в гималайских предгорьях – мне тут понравилось. Я крепко поцеловал Клару- Свету на прощание. Как будто часть своей уверенности ей передал. Она смотрела на меня с доверием и надеждой, и от этого мне стало не по себе. До мельчайших черточек я запомнил ее тонкое, оттененное прошлым страданием выразительное лицо.
В Дхарамсале я с ужасом вдруг заметил, что у меня заканчиваются деньги. На смену финансовому благополучию, оказавшемуся иллюзией, пришла растерянность – как новое, неожиданное ощущение. За время жизни в Индии я строго уверовал в то, что рупии резиновые. Этакое растяжимое понятие. На помощь Виталика больше рассчитывать не приходилось. Надо было придумывать что-то на месте.
Городок Дхарамсала похож на лоскутное одеяло: состоит из нескольких соединенных между собой проезжей дорогой поселков. В первое время я поселился за копейки в Дхарамкоте вместе с веселой интернациональной группой европейских тусовщиков лет двадцати двух—двадцати пяти, которые арендовали небольшой домик. Прямо из окон открывался вид на заснеженные горные пики. Все было бы просто здорово, если бы не ежедневный ритуальный разгул молодежи с травой и алкоголем. Я не ханжа, но уже через неделю меня это стало здорово утомлять. Я приходил в домик только ночевать и забивался в свой угол на втором этаже, а дни проводил, изучая окрестности.
Дорожки в Дхарамкоте неровные, с каменными ступенями, прыгающими вниз и вверх. Зато за пятнадцать минут можно пешком дойти до скромного водопада. Не Ниагара, конечно, и даже не Кивач, но все равно приятно. И за неимением иных – местная гордость и природная достопримечательность. Чуть ниже водопад превращается в узкую и неопасную горную речку. В ней монахи из окрестных буддистских монастырей и общин обычно стирают белье. Банно-прачечный комбинат под открытым небом. За этим процессом весьма любопытно наблюдать: когда монахи снимают свои яркие одеяния, под ними оказываются привычные, европейского покроя трусы да майки. Ожидаешь чего-то специфического, не подчиненного цивилизации. Монахи раскладывают свои одежды на камнях, намыливают их или просто усердно трут камнями. Споласкивают под проточной водой и сушат тут же, на берегу. В некоторые дни, если смотреть с горы, весь берег реки в ярких оранжевых и бордовых пятнах. Молодые монахи резвятся, плещут друг друга холодной водой, смеются.
Отсюда же можно подняться неспешно в горы – взойти на Триунд, добраться до снеговой линии по узкой каменистой тропе. Иногда навстречу попадаются пожизненно грустные ишаки, которые медленно спускаются с гор с поклажей. Я быстро усвоил, что лучше не вставать у края тропы: можно сорваться. Так с зазевавшимися туристами и происходит: несколько раз в год обязательно кто-нибудь тут разбивается.
Мне очень понравился местный климат: нежарко, летом в неделю – пара дождливых дней. Тогда с гор несутся мутные коричневые потоки. Но уже через несколько часов влага, поискрившись на ярком горном солнце, стремительно высыхает. В сезон дождей, конечно, с неба льет сутками как из ведра. Но это всего три-четыре месяца в году. Их вполне можно переждать где-то в другом месте, ближе к югу.
Растительность тут тоже красивая, в горах много деревьев, хвойный воздух душистый и терпкий. Жаль, что нельзя есть местную землянику, которой тут, как назло, огромные поля. Но всегда существует опасность подцепить вместе с сочной ягодой какую-нибудь кишечную палочку. И надолго подружиться с унитазом.
Мне в первое время было не до красот: я мучительно думал, чем бы подзаработать на жизнь – деньги стремительно таяли. В один из вечеров в кафе я разговорился с индусом Раджнишем, владельцем одной из местных гостиниц в Маклеодганже, местечке в Верхней Дхарамсале, где все иностранцы обычно и останавливаются. Такое звучное название: я все гадал, что оно означает. К гандже, кстати, как многие туристы думают, не имеет никакого отношения. В дословном переводе: рынок некоего Маклеода, британца, который в этих местах когда-то был важным колониальным вельможей.
Отели тут растут как грибы после дождя. За последнее десятилетие их больше двадцати появилось, а прежде ни одного не было – полное захолустье, заселенное коровами, обезьянами и земледельцами. Качество жизни и обслуги в большинстве отелей до прискорбия убого: иностранцы часто жалуются на отсутствие минимального комфорта и чистоты. Так вот, индус Раджниш взял себе в жены польскую девушку Марию и решил, что у него, в отличие от остальных, в отеле все будет с закосом «под европейцев»: уютно, чисто, дорого. Этого ему показалось мало, и он первым в округе решил сделать в лобби интернет-кафе со скайпом и прочими примочками. Беда вот только – не знал, как именно свою продвинутую идею воплотить в жизнь. С компьютерными спецами тут дохловато, и стоят они по местным меркам очень дорого. Я за умеренную плату, недолго поломавшись и соблюдая все правила восточного торга, согласился стать его спасителем.
Уже через несколько дней вместе с Раджнишем и Марией на его видавшей виды «тате-индиго» мы поехали в Бангалор, который является центром индийской высоколобой жизни. Индийская трасса – это особое развлечение. Тут тебе и авто, и автобусы, и гужевой транспорт всех видов, и мотоциклы, и мотороллеры, и велосипеды, даже пешеходы, бредущие из пункта А в пункт Б. Скорость – километров сорок в час при самом лучшем раскладе. Кондиционеры в некоторых машинах в принципе есть, но индусы стараются их не замечать: экономят на расходе топлива. В открытое окно летят пыль, песок, гарь и все разнообразные запахи. Утомительно, но весело в целом.
По прибытию в Бангалор был просто потрясен тем, что рядом с привычными мне уже индийскими домами-развалинами, помойками и худосочными городскими коровами тянутся вверх весьма высокие башни из стекла и бетона. Воистину, страна контрастов! Местная «Силиконовая долина» расположена как раз здесь. В центре города я увидел довольно много индусов в джинсах, девушек в открытых майках, как будто попал на задворки Европы. Наглядное пособие по стремительности наступления глобализации на лоскуты полей и клеточки лачуг.
Мы с Марией поели пиццы в привычной европейскому взгляду и желудку «Пицца-хат» и выпили кока- колы, пока Раджниш навещал кого-то из знакомых. В динамиках – европейская музыка. Я даже испытал легкий прилив ностальгии. Мария тоже была довольна. Она в первый раз за все время пребывания в Индии выехала из Дхарамсалы. Для нее это было настоящее развлечение.
На смеси польско-русско-английского мы вполне неплохо объяснялись с моей новой знакомой. Нельзя сказать, что она была уж очень хороша собой, но на усталом, неухоженном лице замученной до чертиков женщины вопреки всему сверкали очень живые, немного испуганные голубые глаза. Портрет дополняли светлые, давно не крашенные волосы, заплетенные в косу и пучком поднятые наверх. Мария носила зеленое сари и золотистый платок на плечах. По крайней мере, в европейской одежде я ни до, ни после ее ни разу не видел.
– Ты сколько лет в Индии? – спросил я ее.
– Четыре.
– Прилично! И как тебе здесь?
– Да как тебе сказать… – Мария застенчиво хихикает и пугливо оглядывается. – В целом неплохо. Привыкаю. – И как бы невзначай роняет: – Терпимо.
– А как ты тут очутилась?
– Я из небольшой польской деревушки. Работала в Варшаве, чтобы только выжить, день и ночь. Было очень тяжело, а денег мало платили. После того как евро появилось в Европе, стало уж вообще невмоготу, цены подскочили. Помощи ждать было неоткуда. По Интернету познакомились с Раджнишем. Мне показалось: серьезный мужчина, восточный, значит, будет крепкая семья. Я тогда плохо разбиралась – индусы, арабы, все одно было. Раджниш выслал мне деньги, я прилетела в Индию. И тут осталась. Мы поженились.
– Тяжело тебе пришлось поначалу, наверно?
– Да не то слово! Привычной еды нет. Помыться – целая проблема. Языка не знаю. Но Раджниш – хороший и современный индус. Он вот отель построил для европейцев. С ваннами и нормальными туалетами.
– Да, это важно! – сказал я, припомнив среднестатистический индийский нужник.
– Мы теперь живем на нижнем этаже: у нас там две маленькие комнаты. Иногда мне удается даже родителям в Польшу высылать немного денег… Раджниш – зажиточный человек, у нас прислуга есть – две индуски, – но лучше бы ее не было! Ведь все равно приходится все самой перемывать и чистить после них.
