приход, заметил какой-то мужчина, другой добавил, что они подались куда-то в горную долину, а третий вспомнил, что, кажется, кое-кто из них живет на берегу.
— Сено отяжелело от дождя, — сказал епископ, когда он наконец увидел девушку, сгребающую сено.
Он нашел ее на равнине, луг вдавался острым языком в песчаник, и сюда доносился никогда не утихающий прибой с южного побережья. Это был берег одной из рек, берущей начало в Стейнлиде. Здесь она становилась спокойной и широкой, хотя не такой прозрачной.
Девушка сдвинула со лба влажную косынку и подняла вверх голову. Он подошел и, здороваясь, протянул ей руку.
Она смотрела на него без всякого выражения, казалось, в ней ничто не дрогнуло.
— Мне сказали, что ты, должно быть, та девушка, — обратился к ней епископ.
— Да, — прошептала она. — Я та девушка.
— Не помню, должен ли я передавать тебе привет или нет. Так много с той поры воды утекло. Во всяком случае, привет тебе.
— От матери? — спросила девушка, слегка оживившись.
— От старика Стейнара, не помню уж, как его по батюшке. Стейнара из Лида в Стейнлиде, если такой тебе известен, — сказал девушке незнакомец.
При этих словах девушка замкнулась больше прежнего, но лицо ее зарделось. В одно мгновение, при упоминании этого имени, вернулись дни ее детства. Из ее глаз вдруг брызнули слезы, как у ребенка, и она не пыталась скрыть их или отвернуть лицо; плакала она беззвучно.
— Я бы приехал к вам раньше, если бы мог представить себе, что здесь стряслось.
Девушка отвернулась, хлюпнула носом и принялась сгребать сено.
— Я не имел представления, что произошло, пока не увидел двух реполовов, вспорхнувших из развалин вашего дома, — сказал он, глядя на ее спину. — Это участь всех нас. Как часто взлетали птицы с моих пепелищ! Присаживайся сюда, на бугорок, девушка. Посмотрим, может, у меня найдется что-нибудь для тебя.
Он вытащил из узелка леденцы и протянул их девушке. Она на минуту прекратила работу, взяла один леденец и положила его в рот. Затем вытерла глаза, поблагодарила и сказала:
— Я не могу сидеть, меня же наняли на работу.
— Ты честная девушка, но никто тебя не упрекнет за то, что ты разговаривала с гостем. Вежливость прежде всего.
Грабли взлетели в воздух и застыли на секунду. Девушка взглянула на незнакомца.
— Как зовут тебя? — спросила она.
— Тьоудрекур-мормон.
— Значит, правда, что мормоны существуют? — изумилась девушка.
— Если они внезапно не вымерли сразу все до одного, — сказал епископ.
— От кого же, наконец, можно услышать правду?
— Твой отец не подался бы за океан, если бы считал меня лжецом.
— Ну что играть со мной в прятки? — сказала девушка. — Ты думаешь, я не знаю, что земля и небо — разные вещи?
— Да приидет царствие твое на земле как на небе, — сказал мормон, — Может быть, ты думаешь, что и Спаситель выдумка?
— Я не понимаю языка Библии, — сказала девушка. — Во всяком случае, теперь больше не понимаю.
— Царство божие в Юте ничем не отличается от небесного царства, и там живет твой отец.
— Так живой он или нет?
— Для мормонов смерти не существует. У нас только одно царство. Одно раз и навсегда.
— Так я и предполагала, — сказала девушка. — Ну, мне нужно сгребать сено.
Епископ немного рассердился:
— А я говорю — кончай. Ты не будешь больше работать. Я приехал сюда, чтобы забрать тебя и отвезти к отцу. Где твоя бедная мать? Кажется, у тебя есть брат и еще кто-то, если верить людям? Где они все?
— Если бы я продолжала верить сказкам, я бы решила, что ты привидение или домовой. Простите, вы что — пастор?
— Я пришел от твоего отца…
— А вы убеждены, что ищете меня, а не другую девушку? — спросила она. — Может быть, перепутали имена?
— Разве у него не было лошади?
— Да, у нас была лошадь.
— И шкатулка?
— Шкатулка?.. Откуда вы знаете? Значит, правда, что отец жив? Не по Библии, а вот так, будто он здесь, сидит на пригорке! Не чудится ли мне все это, как обычно?
Паренька епископ нашел в другом конце прихода, где он работал у крестьянина за еду. Он возил на лошадях сушеный торф. Торф набился ему в нос, в рот. На парнишке была большая шляпа, из-под которой торчал обесцвеченный солнцем и дождем клок волос.
— Видно, тебя, мой мальчик, не стригли с самого Первого дня лета, точно так же, как меня в детстве, — сказал епископ. — Что ты собираешься делать?
— Везти торф к дому, — ответил парень.
— Оставь, не надо.
— Хозяин ждет. Он укладывает торф, мне нельзя задерживаться. Могу я попросить у тебя понюшку, добрый человек? — спросил он. — У меня вышел весь табак.
— Дай-ка мне посмотреть на твой нос! — сказал епископ, подходя к мальчику и внимательно рассматривая его. — Ну да, у тебя же в носу нюхательный табак. А я-то подумал, что это торф. Едва ли ты научился этому у своего отца!
— Мой отец умер в чужой стране…
— Не спеши утверждать это, мой друг, — возразил епископ. — Может быть, он так же умер, как я?
— Я думаю, будь он жив, он не допустил бы, чтобы нас взял на иждивение приход. Он потомок Эгиля Скаллагримссона, норвежских королей и самого Харальда Боезуба.
— Ступай к ручью, мальчик, и тщательно вымой свой пос — снаружи и внутри. А я тем временем отведу лошадь с торфом к твоему хозяину. Я хочу освободить тебя от этой работы, а потом возьму с собой, чтобы ты сам убедился, умер ли твой отец.
— Он болен какой-нибудь страшной болезнью? — спросил паренек.
— Не страшнее тех, которым подвержены все мы: простуда, расстройство желудка иной раз от переедания на рождество.
— Ты видел его вчера? — спросил паренек.
— Да, вчера… если отбросить три года.
— Значит, уже после того, как он исчез?
— Можно сказать, я с ним попрощался.
— Его похоронили? — спросил мальчик.
— Не в тот раз, мой друг, хотя с тех пор его много раз могли похоронить.
Парень таращил глаза на епископа, снял шляпу, теребил волосы, словно раздумывая, как воспринять эту новость.
— Я все же уверен, многое говорит за то, что отец умер, — произнес он наконец, скорее из упрямства, нежели из убежденности, и поглядел вслед удаляющемуся епископу, который вел лошадь, груженную торфом. Однако после некоторого раздумья парень направился к ручью и стал умываться.
Жена Стейнара отыскалась в долине, на хуторе у дороги, где она перебивалась вместе с двухлетним мальчонкой — ребенком ее дочери. Она была слишком слаба здоровьем, чтобы ее могли использовать на крестьянской работе. Поэтому-то ее послали на этот хутор следить за домом, пока хозяин и его жена
