— Не следует никогда забывать о различии, — комментировал он при этом, — между живой натурой и натюрмортом. В фигурной живописи фигура и характер модели должны рассказывать всем свою собственную историю, в противном случае картина окажется статичной и стерильной. — С виртуозной быстротой он продолжал наносить смелые, уверенные мазки кистью, казалось бы, небрежно, а затаивший дыхание класс, завороженный все продолжавшимся монологом, не отрывая глаз, с напряженным вниманием наблюдал, как оживает холст, наполняясь свежей, примитивистской вибрацией, отличавшей его стиль. Розу пронзило не только совершенство и простота его мастерства, но и возможность стать свидетелем той неосязаемой творческой искры, что несла в себе жизнь. Эффект оказался тем более разительным оттого, что художник выбрал такой неблагодарный объект. В шутку говорится, что Оливье мог держать аудиторию, даже если бы читал вслух телефонную книгу. Алек Рассел являл собой наглядный эквивалент такого дара.
В пять часов будильник на его наручных часах немилосердно вывел студийцев из завороженного состояния.
— До завтра, леди и джентльмены, — сказал он, прощаясь, и начал методично собирать свои материалы.
После этого все почувствовали себя рыбами, клюнувшими на его наживку. Старина Альберт с энтузиазмом признался, что был бы счастлив все две недели вот просто так сидеть сзади всех и глядеть, как Рассел пишет картину. Трейси и Ивонна нагрелись до состояния обожествления своего героя.
— Мне кажется, он всегда такой сексуальный, а ты как считаешь, Роза? — набросилась на нее Трейси. — Просто обалденный. Вообрази, каково, если бы он тебя стал рисовать.
— Обнаженную! — закончила Ивонна, и они снова впали в приступ хихиканья. Джонатан закатил к небесам глаза.
— Может, нам стоит смыться? — спросил он с утомленным видом Розу. — Пока они не открыли запись в клуб поклонников.
— Ну, и что же ты скажешь о первом дне? — поинтересовался он с явным вызовом, когда они отправились на прогулку перед обедом.
— Вдохновляет, — сдержанно ответила Роза. Она испытывала легкое головокружение от чрезмерной концентрации и пока еще не успела разобраться в своих впечатлениях.
— Слишком увлекается театральными эффектами, — заявил Джонатан. — Сначала трюк с размещением натурщика, затем вся эта теория о живописи с эскиза, хотя более целесообразно было бы дать нам возможность рисовать с натуры. И, наконец, сегодняшнее представление. Интересно, для кого устраиваются эти курсы, для него или для нас? Да еще этот Поллок кудахчет повсюду словно наседка, опасаясь, как бы слишком много народу не сбежали с семинара.
— Я удивляюсь на тебя, Джонатан, — с жаром перебила его Роза, сама изумляясь, с чего это она бросилась вдруг на защиту Рассела. — Разумно ли судить обо всем после одного дня? И еще я не думаю, что он красовался. Для того чтобы дать классу мотивацию к творчеству, нужно ведь показать, что может получиться. Вот почему он так сделал.
— Ты это говоришь как преподаватель или как обалдевший ученик? — спросил с усмешкой Джонатан. — Пожалуй, завтра я пересяду в другое место. Эти девицы школьного возраста начинают мне действовать на нервы.
— А ты видел их работы? Ладно, пусть они маленькие и глупенькие, однако их рисунки действительно превосходны, особенно у Ивонны.
— Лучше, чем мои? — ревниво спросил Джонатан. Роза внезапно поняла, что он плохом настроении и что они стремительно приближаются к бессмысленной ссоре.
— Нет, разумеется, нет, — неискренне успокоила она его. — Ведь ты гораздо опытнее, чем они.
— Повтори это еще раз, — пробормотал он и, прежде чем она успела опомниться, привлек ее к себе и поцеловал.
Розу целовали многие мальчики в колледже. В основном неудачники, на долю которых выпадали на вечеринках наименее привлекательные партнерши. Плюс друзья Кита, которые играли все в той же лиге, хоть и были старше. Она уступала им, не желая обидеть, но в душе находила весь этот процесс беспорядочным, бесконечным и слегка нелепым. И вот теперь была принуждена разжать губы и принять его, почувствовать теплый, ищущий, умелый поцелуй Джонатана, впервые обнаружив, что это может доставлять удовольствие. Чувствуя, что она отвечает, Джонатан стал целовать ее всерьез, с жадностью прильнув к ее губам, а его руки шарили у нее по спине и прижимали ее груди к его грудной клетке. Роза почувствовала панику, вспомнив предостережения Филиппы, что не следует дразнить мужчин. Но ведь если она не ответит ему вовсе, он вообразит, что она пренебрегает им. До чего все сложно! Она решительно оттолкнула его прочь от себя. Он мгновенно сдался, словно ожидал этого.
— Прости, Роза, — виновато осклабился он. — Я уверен, что Найджел не сочтет это неверностью. Я весь день смотрел на тебя в классе, и если бы не поцеловал, то просто лопнул бы по швам. Я всерьез воспринял твои слова о том, что дома у тебя остался парень, но ведь один-единственный нечаянный поцелуй ничему не помешает, правда? — И он стрельнул в нее обезоруживающей и хорошо натренированной улыбкой.
— Ну, если он и останется таким, — парировала она, вспыхнув.
— В следующий раз я буду держать руки связанными за спиной, честное скаутское, — последовал неубедительный ответ.
В этот вечер Джонатан пригласил ее после ужина в деревенский паб. Она надела строгую черную блузку из шелка и самую скромную юбку, с удивлением поймав себя на том, что старается свести до минимума действие своей новоприобретенной привлекательности. Хотя Джонатана явно более впечатляло то, что находится у нее под одеждой, вел он себя как истинный джентльмен, и его прощальный поцелуй — спокойной ночи — был кратким, хотя и крепким.
Вечером Роза лежала в постели, стараясь как-то разобраться в мириаде эмоций, которые ей довелось испытать в этот день. Но прежде чем она справилась со своими мыслями, усталость взяла свое и утащила ее в тяжелый сон.
Глава четвертая
Следующим днем была пятница. Впереди замаячили выходные с их обязательными индивидуальными занятиями в рамках учебного плана. Пейзажи считались приемлемыми, если они выполнялись маслом. Джонатан уже наметил план, с которым Роза охотно, даже с радостью согласилась. Они поедут на его автомобиле к морю, возьмут все для пикника и выберут на берегу место покрасивее, какой-нибудь драматический уголок со скалами и прибоем. Роза любила работу на пленере из-за уединенности, там не возникало такого напряжения, как в студии при скоплении народа. А еще она с детства тонко чувствовала природу и любила прогулки.
В пятницу к вечеру перспективы на отдых казались все более соблазнительными. Роза чувствовала себя измотанной и выдохшейся после всех усилий, которые она прилагала, переводя карандашный эскиз в масло, со всеми вытекавшими раздумьями насчет цвета и фактуры. Алек Рассел бесцеремонно наблюдал за ее работой, более пристально, чем за другими подопечными. Роза была уже признана в группе самой подающей надежды, и ее коллеги, казалось, не сомневались в ее праве на особое внимание. Перед перерывом она почувствовала, что справилась с трудностями начальной стадии. Рассел наблюдал молча, без комментариев, и она поэтому могла лишь надеяться, будучи оптимисткой, что пока еще не совершила каких-то грубых ошибок. Собственный холст Рассела теперь был умышленно удален с глаз, — несомненно, для того, чтобы маэстро завершил его со щегольской молниеносностью в конце дня.
Погруженная в себя, Роза почти не притронулась к ланчу и, казалось, не слышала звучавших вокруг нее разговоров. В студию она вернулась сразу же после еды. Джонатан отнесся к этому с осторожным уважением, увидев в этом нечто вроде творческого темперамента художника, которому лучше не перечить.
Роза едва заметила, как вернулись остальные студийцы, продолжая работать мучительно и упорно.
