назад в глубины пирамиды вместе со своими новыми женами.
Да и семейство Ибизинов вернулось бы домой, предпочитая праздновать в уединении их великолепного дома, расположенного у восточной стены города. Харсин Бен еще не знал, что на этот раз ему будет нечего праздновать...
Глава 3
Приказ царя-бога
Как только фараон отошел от края плато и скрылся из виду, простые люди Асорбеса стали расходиться с центральной площади, посреди которой стояла великая пирамида. Для них зрелище закончилось. Прошло несколько минут, пока толпа рассеивалась. За это время у подножия пирамиды собралось много мускулистых, вымытых и чисто одетых рабов с носилками, сделанными из легкого, искусно сплетенного тростника. Каждую пару носильщиков сопровождал раб с огромным опахалом.
Семьи знатных жителей города спускались с возвышения и по одному усаживались на носилки. Рабы поднимали их вверх по длинной лестнице, ведущей по склону от основания к площадке на вершине пирамиды. Когда знатных жителей доставляли на гору, созданную человеческими руками, носильщики хватали пустые носилки и бежали с ними трусцой вниз по длинному склону, так что вскоре у людей, издали наблюдающих за происходящим, создавалось впечатление, что вниз и вверх по склону спешат муравьи.
Одновременно с членами знатных семейств по широким ступеням вверх несли и носилки с пологами, где внутри шелковых стен сидели девушки, на чью красоту последние три месяца обратили внимание слуги фараона. Из двадцати претенденток фараон должен был выбрать себе трех невест.
Семейство Ибизинов также спустилось с возвышения, село в приготовленные носилки, и их понесли вверх по огромной лестнице. Пока Кхайя поднимали вверх, он смотрел на открывавшийся перед ним город, и у него закружилась голова. Он подумал о том, как чувствует себя его мать, боявшаяся высоты. Наконец вся семья оказалась среди нескольких десятков высших чиновников царства, тоже прибывших вместе со своими родными и близкими. После того, как наверх доставили менее значительных лиц — богатых купцов, судовладельцев, иностранных послов и различных правителей, — началась церемония выбора невест.
Хасатут сидел на огромном троне в тени стены и кивал, когда мимо него проводили по очереди каждую из двадцати претенденток. Только три раза он поднял правую руку, чтобы показать, что именно эта девушка ему особенно понравилась. Каждая из трех избранных по очереди вышла вперед, встала на колени и поцеловала украшенную драгоценными камнями ступню будущего мужа — царя-бога.
К этому времени Кхай понял, что фараон вовсе не гигант, как мальчик думал вначале. Вблизи становилось ясно, что внешний вид — только фасад, сооружение в образе человека, скрываясь за которым фараон благоразумно и осмотрительно избегает взглядов простых смертных, которые могут принести ему вред.
Так и должно было быть, потому что фараон — не обычный человек, на которого любой может смотреть тогда, когда пожелает. Среди наиболее необразованных подданных Хасатута ходили слухи, что фараон отличается такой красотой, что простолюдин ослепнет, если увидит истинный лик живого бога.
Трех выбранных невест увели в пирамиду через огромную арку входа, возвышающуюся за спиной фараона. Они больше никогда не предстанут взорам смертных людей. Затем фараон подозвал своего визиря, верховного жреца Анулепа, до этого момента стоявшего сбоку, сложив руки на груди. В ответ на зов фараона тот пал ниц, подполз к Хасатуту и положил голову между украшенных драгоценными камнями стоп своего владыки.
— Встань, Анулеп, — приказал Хасатут. — Подведи ко мне первых из моих подданных, чтобы я снова посмотрел на них... Подведи их ко мне для благословения, по очереди, каждого с семьей, чтобы его родные разделили славу, которую только я могу даровать им.
Анулеп встал и приблизился к знатным людям и их семьям. Кхай с удивлением наблюдал за ним. Одновременно он испытывал что-то очень похожее на страх или, по крайней мере, опасение. Анулеп был мертвенно-бледным, высоким и сухим, с непомерно длинной шеей. Ни на лице, ни на голове у него не росло ни волосинки. Он напоминал стервятника в человеческом облике или жуткого специалиста по бальзамированию из Тира, которого мальчику когда-то довелось увидеть. Кхай задумался: росли ли у визиря когда-нибудь хотя бы веки и ресницы или он сбривал их каждое утро? Судя по блестящему затылку, там волосы не росли уже много лет.
Более того, когда Анулеп улыбался, видно было, что во рту у него нет зубов. Эти странности во внешнем облике визиря подчеркивало его одеяние: черное, напоминающее саван покойника, закрывающее его от плеч до ступней. Его длинные тонкие руки оставались голыми. Их худобу подчеркивали широкие золотые браслеты над локтями. Кхай решил, что ему еще никогда не доводилось видеть кого-то более отвратительного.
Первым Анулеп вызвал нубийского посла, который вскоре должен был вернуться к себе домой на юг.
Отношения с Нубией были, в лучшем случае, прохладными. Чернокожий нубиец с гордой осанкой был почти таким же высоким, как Анулеп, но прекрасно сложенным. Его голову покрывала копна густых вьющихся волос, чем-то напоминающих корону. Одет он был в малиновую тунику, а на носу его блестел огромный бриллиант. Он приблизился к фараону, встал на почтительном расстоянии от него, потом грациозно опустился на колени и склонил голову.
— Встань, черный посол, — приказал фараон голосом, показавшимся Кхайю устрашающим и нечеловеческим.
Это был механический голос, громкий, как эхо в склепе. За каждым словом следовал звук, напоминающий те, что издают мехи кузнеца. Кхай подумал, что легкие Хасатута должны состоять из кожи, а горло — из меди.
Когда нубиец поднялся на ноги, фараон снова обратился к нему:
— Я вижу, что ты один. Твоя жена побоялась пересечь границу Нубии? Разве она не знает, что фараон защищает своих гостей?
— Самый высший из сыновей Ра, сын самого Неба, — ответил черный посол, спокойно и совершенно невозмутимо. — Мои обязанности таковы, что я поступил бы глупо, если бы решил жениться. Путешествующий по дальним землям не может быть отцом своим детям, а как представитель своего царя и страны, я...
— Обязательный человек, — перебил его Хасатут, — хотя многословный и скучный. Да, я понимаю тебя.
Хорошо, можешь идти. Передай привет от меня своему царю. Может, Ньяка соизволит когда-нибудь лично посетить меня и вернет мне мой отряд?
— Дела царя, о Всемогущий, это...
— Знаю, знаю! — прогремел язвительный голос фараона. — А как насчет дел царя-бога? Ты думаешь, они менее важные? Ладно. Не исключено, что мне придется приказать Ньяке предстать передо мной... — Несколько мгновений угроза висела в воздухе. Все собравшиеся молчали. Потом фараон отпустил посла, небрежно махнув рукой. — А теперь иди! — сказал он, отворачиваясь.
Это было плохим началом, и оставшиеся сорок с лишним человек, удостоенных «великой чести», стали с опаской ожидать дальнейшего развития событий. Аудиенции продолжались. Все собравшиеся начали понемногу расслабляться. После нубийского посла фараон разговаривал с тирским священником из Анибуса, которого пригласили в Асорбес для присутствия на ритуальном погребении одного видного чиновника. За ним последовал престарелый правитель Пех-Ила, южного города, стоявшего на берегу Нила. Наконец пришла очередь Харсина Бена Ибизина и его семьи. Все пятеро заняли места на почтительном расстоянии, дети покорно дождались, пока их родители встанут на колени и склонят головы, потом тоже пали ниц перед царем-богом.
— Встаньте! — приказал фараон голосом, внушающим благоговейный страх.
Младшие Ибизины быстро вскочили на ноги, а потом помогли старшим подняться.
— Харсин Бен, — обратился фараон к отцу Кхайя после долгого молчания, во время которого огромная резная маска правителя медленно поворачивалась из стороны в сторону. Правитель разглядывал семью Харсин Бена. — Ра благословил меня архитектором, обладающим неповторимыми способностями, а тебя — прекрасной семьей. Один твой сын силен и умен. Насколько мне известно, он изучает науку цифр и помогает
