сну.
Было только десять часов вечера, когда Драгошани скользнул в постель, но через минуту или две он уже крепко спал.
Перед самой полуночью он проснулся. В просвет между шторами в комнату лился лунный свет — яркая в несколько дюймов шириной вертикальная полоса напоминала блестящее древко копья. Вспомнив о разговоре с Илзе Кинковши, он взял булавку и плотно скрепил края штор. Он, правда, надеялся, что имеет какое-то значение, наполовину или нет раскрыты шторы, но... это могло и не иметь никакого значения.
Не то чтобы Драгошани ненавидел или боялся женщин, — дело было не в этом. Просто он их не понимал, а поскольку у него было много дел и многое еще предстояло узнать и понять, у него абсолютно не было времени на сомнительные и непредсказуемые по своим последствиям удовольствия. Во всяком случае, он старался убедить себя в этом. Так или иначе, его потребности отличались от потребностей других мужчин, его чувства были менее легкомысленными. По крайней мере за исключением тех случаев, когда он сам хотел, чтобы они были поверхностными. Однако недостаток свойственной каждому человеку плотской чувственности с лихвой восполнялся его необыкновенной духовной чувствительностью. Хотя каждому, кто его знал по работе, такое утверждение показалось бы более чем странным.
Что же касается тех вещей, которые ему необходимо изучить или по крайней мере постараться понять, то их было великое множество. Боровица он вполне устраивал таким, каков он есть, но сам Драгошани отнюдь не был доволен собой. Он чувствовал, что в данный момент талант его проявлялся поверхностно, ему не хватало истинной глубины. Прекрасно, теперь-то он придаст своему таланту величайшую глубину, такую, какая не открывалась еще никому за последние полтысячи лет. Там, в ночной тишине лежал обладатель уникальных тайн, тот, кто при жизни властвовал над темными силами и кто даже сейчас, после смерти, все еще оставался живым. Именно там был заключен источник знаний для Драгошани. Только после того, как он осушит этот источник до дна, у него, возможно, появится время на так безоговорочно ныне отвергаемое “образование” иного рода.
Наступила полночь, колдовской час. Драгошани размышлял о том, насколько далеко способен мысленно проникать тот, кто спит сейчас в мрачном склепе, могут ли они встретиться друг с другом на полпути. Полная луна стояла высоко в небе, ярко светили звезды, далеко в горах рыскали во тьме и выли волки, точно так же как и пятьсот лет назад, — все предзнаменования были благоприятными.
Он снова лег в постель и лежал совершенно неподвижно, стараясь мысленно представить себе наглухо запертый склеп, застывшие, словно окаменелые щупальца, корни деревьев и сами деревья, склоняющиеся низко над гробницей, будто стремясь охранить от любопытных глаз ее тайны. Когда эта картина ясно предстала перед его мысленным взором, он громко, но тоже только в своем воображении произнес:
— Старейший, я вернулся. Я принес тебе надежду в обмен на знание. Я прихожу к тебе уже третий год, осталось еще четыре. Как твои дела?
В ночной тишине легкий ветерок подул откуда-то с гор. Слегка шевельнулись и склонились ветки деревьев, над головой у Драгошани вздохнул кто-то между стропилами крыши. Но так же быстро, как и возник, ветерок вдруг стих, и Драгошани услышал:
«А-а-а-а! Драгош-а-а-а-ни! Это ты, сын мой? Значит, ты вновь посетил меня в моем одиночестве, Драгош-а-а-а-ни?..»
— А кто же еще это может быть, старый дьявол? Да, это я, Драгошани! Я стал сильнее, я уже обладаю определенной властью в мире. Но хочу большего! Ты хранишь основные секреты, дающие власть, вот почему я вернулся и вот почему я буду возвращаться к тебе снова и снова, до тех пор... до тех пор, пока...
«Еще четыре года, Драгошани. А потом... потом ты займешь свое место, станешь моей правой рукой, и я научу тебя всему, что знаю сам. Четыре года, Драгошани. Четыре года. А-а-а!»
— Время для меня тянется слишком медленно, старое чудовище, потому что я должен вставать каждое утро, спать каждую ночь и считать часы между ними. Четыре года для меня — это очень много. А для тебя?.. Как прошел для тебя последний год?
«Если бы ты не тревожил меня, Драгошани, время пролетело бы как один миг. Но ты пробудил во мне... желания, стремления. Пятьдесят лет я лежал здесь, ненавидя и мечтая отомстить тем, кто заключил меня сюда. Еще пятьдесят лет я желал только одного — выполнить свою задачу, то есть уничтожить своих врагов. А потом... а потом я вдруг сказал себе: все мои убийцы уже мертвы. Их кости либо покоятся в могилах, либо пылью развеяны по ветру. А еще через сто лет... что случилось с сыновьями моих врагов? Ах! У меня были все основания спросить об этом! Где легионы тех, кто приходил сюда, в эти горы, и против кого сражались мои предки? Где ломбардцы, где булгары, аварцы... турки? О, турки были очень храбрыми воинами в те времена, но теперь уже нет. Так пролетели пять сотен лет, я постепенно забывал прошлые славные победы, подобно тому как старик не вспоминает о своих младенческих годах. В конце концов я стер их из своей памяти — почти что окончательно. Обо мне почти забыли. Вскоре от меня не останется ничего, кроме нескольких слов в книге, а позже и книга истлеет и превратится в прах. Тогда я перестану существовать. И, возможно, буду рад этому. Но вдруг появился ты, просто мальчик, но мальчик, имя которого... Драгош-а-а-а-ни!..»
Голос постепенно затихал, а легкий ветерок поднялся снова. Потом оба они одновременно исчезли. Лежа в постели и дрожа как от озноба, Драгошани думал о том, что ему предстоит сделать. Но он сам избрал этот путь, он сам выбрал свою судьбу. Боясь, что потеряет своего собеседника, Драгошани вновь настойчиво обратился к нему:
— Старейший, обладатель знамени Дракона, обладатель летучей мыши, дракона и дьявола, ты здесь?
«Где же еще мне быть, Драгошани? — голос, казалось, насмехался над ним. — Да, я здесь. Я вновь ожил в забытой всеми могиле, на земле, которая была моей жизнью. Я думал, что никто не помнит больше обо мне, но семя было брошено в землю и пышно расцвело — ты узнал меня и вспомнил. А я узнал тебя благодаря твоему имени, Драгош-а-а-а-ни...»
— Расскажи мне все снова, — нетерпеливо и возбужденно попросил Драгошани. — Расскажи, как все было. О моей матери, о моем отце, о том, как они встретились. Расскажи мне...
«Ты уже дважды слышал об этом, — вздохнул голос в голове у Драгошани. — Хочешь услышать обо всем снова? Надеешься разыскать их? Но я не могу помочь тебе в этом. Их имена не имели для меня никакого значения, я никогда не знал их, я ничего не знал о них самих, кроме того, что кровь их была горяча. Да, и я ощутил ее вкус, одной-единственной капли, маленького красного пятнышка. Но после этого они стали частью меня, а я частью их, и в результате появился на свет ты. Не спрашивай о них, не ищи их, Драгошани. Я — твой отец!..»
— Старейший, хочешь ли ты снова очутиться на земле, вдохнуть полной грудью и утолить жажду? Станешь ли ты, как прежде, уничтожать и гнать со своей земли врагов — так же, как это делали твои предки, — только на этот раз как свободный человек, а не как наемник всяких неблагодарных князьков вроде Дракулы? Если ты этого хочешь, то можешь иметь дело со мной. Расскажи мне о моих родителях.
«Иногда предложение о сделке бывает очень уж похоже на угрозу, Драгошани. Ты станешь мне угрожать? — голос в голове Драгошани скрежетал словно кусок стекла по струнам вконец расстроенной скрипки. — Ты смеешь так разговаривать со мной? Ты осмеливаешься напоминать мне о Владах, Раду, Дракулах и Мирси? Ты меня называешь наемником? Мальчик мой, в конце концов мои так называемые “хозяева” боялись меня больше, чем турков! Именно поэтому они заковали меня в железо и серебро и похоронили здесь, в этом никому не ведомом месте, в центре тех самых крестообразных холмов, которые я защищал ценою собственной крови. Я дрался за них, да, — во имя их “святого креста”, во имя Христианства. Но теперь я борюсь за то, чтобы быть свободным от всего этого. Их вероломство — моя непреходящая боль, а их крест — кинжал в моем сердце!»
— Кинжал, который я могу вытащить! Твои враги снова здесь, старый дьявол, — и кроме тебя, некому их прогнать прочь. А ты лежишь здесь ни на что не способный! Турецкий полумесяц превратился у них в серп, а то, что они не могут срезать серпом, они разбивают всмятку молотом. Я такой же валах, как и ты, чья кровь древнее, чем даже сама Валахия! И я тоже не могу смириться с вторжением завоевателей. Они снова на нашей земле, а наши вожди — снова марионетки в их руках. Так что же ты решил? Ты смиришься или будешь драться? Летучая мышь, дракон и дьявол — против серпа и молота?!
Вздох и шепот снова сплелись с ветром, гулявшим между стропилами.
