В конце Джоселин добавил постскриптум:
Николь выронила письмо и молча сидела, слушая звуки весело бегущей воды. На какое-то мгновение война показалась ей чем-то далеким и нереальным, атмосфера в саду Кингсвер Холл была спокойной и умиротворяющей. Но она прекрасно понимала, что это всего лишь иллюзия. Она чувствовала, как в доме нарастает напряжение, появившееся почти одновременно с ее приездом. С того происшествия в лаборатории атмосфера в доме изменилась, это было едва заметно, но теперь Николь уже точно это ощущала.
Мирод, хотя это никак не отражалось на ее внешности и поведении, продолжала играть роль озабоченной хозяйки, хлопотала по хозяйству, была весьма приветлива с Николь и каждый день справлялась о ее здоровье. Но она явно избегала встречаться с ней с глазу на глаз, и между ними больше ни происходило тех доверительных бесед, которые уже было начали сближать Николь с золовкой.
– Похоже, она меня избегает, – пожаловалась Николь Эммет. – Это, наверное, потому, что она боится правды?
– Да, скорее всего, это именно так. Ведь это она воспитывала эту сучку Сабину, и теперь ей стыдно из-за нее людям в глаза смотреть.
– Бедняжка Мирод, – произнесла Николь, ей действительно было жаль ее.
Смутную угрозу внушало ей и поведение Карадока, хотя оно и отличалось от поведения Мирод. Он просто подавлял ее своим присутствием. Не обращая внимания на то, видят его или нет, он теперь, как тень, повсюду следовал за Николь, давая ей тем самым понять, что он всерьез принимает угрозу, нависшую над ней. Это ужасно ее раздражало: знать, если даже она не могла его видеть, что он где-то рядом и безмолвно наблюдает за ней.
«Однако у меня появился телохранитель», – думала Николь.
И все-таки его присутствие успокаивало. Эммет высказала предположение, что Сабина не замедлит повторить попытку покушения, чтобы разом покончить с обоими: с мачехой и неродившимся ребенком, который собирался стать ее братом или сестрой. На Рождество случилась еще одна неприятность, которая могла кончиться очень плачевно и которая заставила Николь разволноваться еще больше.
Причиной волнений стало большое блюдо с конфетами, оно стояло возле серебряной крюшонницы, украшенной остролистом и плющом, переплетенным красными лентами, там плавали ломтики печеных яблок и ароматные семена гвоздики. Николь откусила кусочек от одной из конфет, но ее вкус показался ей странно горьким, и она выкинула остатки в камин. После этого у нее всю ночь страшно болел живот, и ее сильно рвало. Конечно, это ее состояние было приписано тому, что она беременна. Когда же на следующее утро она спустилась вниз, то узнала, что один из спаниелей Мирод, старый добродушный пес, который прожил в доме уже почти четырнадцать лет, неожиданно сдох. Самым странным было то, что собака лежала в гостиной перед пустым блюдом из-под конфет, которое он, по всей видимости, скинул на пол, а потом съел все конфеты.
– Боже мой! – воскликнула Эммет, бешено вытаращив глаза. – Вы случайно не ели эти конфеты вчера вечером, госпожа?
– Я откусила одну, но потом выкинула ее.
– Мне кажется, что именно этим вы спасли себе жизнь.
– Но это невозможно, чтобы конфеты были отравлены. Ведь их мог взять, кто угодно, даже Карадок.
– Вероятно, его предупредили.
– Нет, я не могу в это поверить, – твердо сказала Николь, – так можно подозревать всех и просто сойти с ума.
Эммет прищурилась:
– Может, отравленными были только зеленые конфеты?
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, если за вами понаблюдать, то любой заметит, что из всех конфет вы всегда выбираете зеленую.
Логичность и правильность этого заявления так напугали Николь, что после этого она не притрагивалась ни к конфетам, ни к фруктам. С тех пор, может, потому, что она стала так внимательна, а может, просто это было совпадением, но больше инцидентов не было. Замечание Эммет насчет Карадока, правда, слегка беспокоило Николь, и она никак не могла решить, доверять ему или нет.
Несмотря на то, что Карадок постоянно следил за женой Джоселина, и казалось, следует за ней повсюду, Николь прекрасно видела, что его «роман» с Сабиной продолжается. Теперь они «спаривались», как выразилась Эммет, везде: во всех укромных уголках дома и сада, которые вовсе не были такими уж «укромными». Николь казалось, что их обнаженные тела и животные стоны преследуют ее повсюду. В конце концов однажды, когда она очень устала, когда ребенок особенно активно шевелился у нее в животе, и она ужасно тосковала по Джоселину и обдумывала, что можно предпринять в этом дурацком положении, Николь не выдержала и взорвалась.
Это произошло в один из ненастных дождливых вечеров. Николь сидела на галерее и, пытаясь вышивать, находила, что это получается у нее совсем неплохо. Она находилась в самом конце галереи, потому что там было большое окно, а ей было необходимо много света. Из-за этого она не сразу заметила фигуру, появившуюся в другом конце и остановившуюся под одной из арок, примерно в ста сорока шагах от нее. Что-то заставило Николь поднять голову и вглядеться в дальний конец огромного помещения.
Сабину было очень легко узнать по водопаду необыкновенно рыжих волос, оттеняющих бледный цвет кожи. Сегодня на ней было гиацинтово-синее платье, этот цвет подходил ей идеально. Девушка стояла, не говоря ни слова и не двигаясь, и Николь невольно подумала, до чего же красивая у нее падчерица, но тут же напомнила себе, что гадюка – тоже очень красивая змея.
Сабина повернулась, собираясь уйти, но Николь окликнула ее:
– Пожалуйста, не уходи, я хочу поговорить с тобой.
Всего только секунду девушка колебалась, выбирая между своей ненавистью и соблюдением правил приличия. В конце концов, она медленно двинулась по галерее к тому месту, где сидела мачеха. Она шла бесшумно, был слышен лишь шелест платья, все ее движения были грациозны, осторожны и хорошо отработаны, она походила на дикую кошку, готовую исчезнуть при малейшей опасности. Оказавшись шагах в двух от мачехи, Сабина замерла, а потом сделала легкий учтивый поклон, ее глаза при этом ни на секунду не отрывались от лица Николь.
– Да? – произнесла она.
Николь вдруг сообразила, что впервые она и Сабина оказались наедине, и у них есть возможность поговорить без свидетелей, и она улыбнулась девушке такой милой улыбкой, какую только ей удалось изобразить.
– Почему бы тебе не присесть? Если хочешь, мы можем перейти поближе к камину.
– Я прекрасно чувствую себя и стоя, – ответила Сабина, ее глаза продолжали все так же пристально изучать лицо мачехи. – Что вы хотите мне сказать?
– Я хочу поговорить о наших с тобой отношениях, – Николь посмотрела на нее, желая проверить реакцию девушки. Сабина неприязненно смотрела на нее.
– Наши отношения именно такие, какие должны быть между мачехой и падчерицей, разве не так? Я надеюсь, что вполне справлюсь с этим. Все, что от меня требуется, это относиться к вам с уважением. Разве я этого не делаю?
– Да, ты всегда вежлива со мной.
– Тогда, на что же вы жалуетесь?
У Николь с языка чуть не сорвалось: «Только на то, что ты пытаешься убить меня», но она удержалась от этого. Решив играть по правилам Сабины, она произнесла с совершенно бесстрастным выражением лица:
– Мне кажется, дорогая, что ты могла бы быть еще немножко повежливее.
– Что вы имеете в виду, мадам?
