замерло: в Галерее кто-то смеялся, очень тихо, но отчетливо. Ей хотелось пошевелиться, но страх или любопытство — а возможно, и то, и другое, — удерживали ее на месте. Горация подумала, что это мать с отцом целуются наверху. Дело опасное, так как Аннетта рассказывала ей, что, если мужчина целует женщину, то у нее получается ребенок. А, может быть, это вор пришел, чтобы украсть знаменитую коллекцию Горация Уолпола? Или это тень ее предка разгуливает по Галерее? Внезапный порыв мужества толкнул Горацию вперед, и она устремилась вниз по коридору, минуя находящуюся справа от нее Комнату Гольбейна — теперь уже не гостиную, а место, где спали Джордж и Джей-Джей. Слева от Горации оказалась огромная дверь Галереи, и, смело ухватившись за ручку, она беззвучно повернула се.
В серебристом свете перед ней снова проступили очертания изысканного салона с лепным потолком, резными деревянными панелями, большим ковром и множеством картин на стенах. Потом она увидела, что диван с высокой спинкой поставлен совсем близко к камину, а справа от него на полу стоит серебряный поднос с несколькими графинами и стаканами. Горри увидела, как Джей-Джей протянул руку с закатанным по локоть рукавом рубашки и взял три стакана с портвейном
Раздался легкий смешок, и испуганная Горация увидела, что Джей-Джей лежит на диване сразу с двумя женщинами. Затем случилось нечто необъяснимое: белая нижняя юбочка, такая, как носят служанки, полетела на пол, переброшенная через спинку дивана, и раздался голос:
— Ну, давайте, мистер Джей-Джей, теперь моя очередь.
Дальше Горация слушать уже не могла, она ничего не понимала, кроме того, что Джей-Джей ведет себя «дурно», как говорили ее родители. Не издав ни звука, Горация выбежала из Галереи. Но, должно быть, она за что-то задела в темноте, потому что следом раздался голос Джей-Джея:
— Кто здесь? Черт побери, что происходит?
Она ничего не ответила и, добежав до своей комнаты, скользнула в постель тихо, как мышка, натянула на голову одеяло и принялась думать о том, почему кричали ее родители, смеялся Джей-Джей и хихикали служанки. Этой осенней ночью в Строберри Хилл происходили вещи, смысла которых она понять не могла, но которые наполняли ее страхом, тревожили и странно волновали.
Высоко в ветвях вяза, растущего так близко от замка Саттон, что любой, взобравшийся на дерево, мог отчетливо разглядеть все происходящее внутри большого дома, сидела Кловерелла Блэнчард; ее босые ноги болтались между ветвей, пальцы рук весело бегали по старинной флейте, а внимательные глаза словно застыли на одной точке.
Она видела, как в замок входят и выходят разные люди, слышала крики и вздохи, рыдания и перешептывания, составляющие необходимую часть ритуала переезда. Безо всяких эмоций Кловерелла наблюдала за тем, как в карсту погрузили остатки имущества. Ее флейта умолкла, когда в карету одна за другой стали садиться Мэри, Кэролайн и Матильда, за ними — плачущая миссис Уэбб Уэстон и, наконец, дрожащая от волнения мисс Хасс. Кловерелла улыбнулась, когда мистер Уэбб Уэстон, занеся высоко ногу, обтянутую гамашей, неуверенно вскарабкался на лошадь.
Потом, нее так же не поднося флейту к губам, девушка увидела, как Джон Джозеф стоит у центрального входа и машет рукой вслед этой душераздирающей процессии, пока она не скрылась из виду. Потом он обернулся и в последний раз зашел в дом, чтобы попрощаться с ним. Уэстоны построили Саттон в 1523 году, а теперь, 308 лет спустя, последний из их рода, их датский потомок, покидал этот замок. Круг замкнулся: для Уэбб Уэстонов наступало время скитаний и бесприютности.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Джекдо? Черт побери, этого не может быть! Это и вправду ты!
Вниз по Друри-лейн перед Джоном Джозефом двигался изящный юноша, он помахивал тростью и время от времени подбрасывал в воздух широкополую фетровую шляпу. Сначала на мгновение повисла тишина, а потом раздался радостный крик:
— Джон Джозеф! Боже мой! Я думал, что никогда больше тебя не увижу. Как твои дела?
Они обнялись, хлопая друг друга по спине и тряся руки, словно братья, не видевшиеся много лет. Затем молодые люди отступили назад, чтобы оценить, насколько они изменились за прошедшие четыре года.
Теперь оба стали взрослыми молодыми людьми, каждый был по-своему красив. Джон Джозеф — стройный, франтоватый, с выразительными глазами и чувственным ртом. Джекдо — маленький, смуглый, темноволосый, как и положено Вороненку, одетый как денди в брюки и полуботинки, в пальто, зауженное в талии с подкладными плечиками.
— Ты изменился, — сказал Джон Джозеф. — Чем ты сейчас занимаешься?
— Я окончил школу в прошлом году и побывал в России.
— А что ты там делал? Нет, погоди, расскажешь потом. Я спешу в свой клуб. Пойдем со мной. Или у тебя назначена какая-нибудь встреча?
Джекдо покачал головой.
— Я уже побывал на встрече. Ты знаешь, с кем я сегодня виделся, Джон Джозеф? Этим утром я был у главнокомандующего. Я ухожу в армию.
Джон Джозеф удивленно раскрыл рот, и Джекдо поспешно добавил:
— Нет, нет, я все еще хромой. Но это нечто особое. Я расскажу через несколько минут. Далеко до твоего клуба?
— Да он прямо за углом. Боюсь, что он не произведет на тебя особого впечатления. До Уайт-клаб нашему далеко.
— А какая разница? Выпивка — везде выпивка. А мне надо использовать оставшиеся свободные деньги, чтобы отпраздновать это событие.
— Тогда что может быть лучше? Ну, пойдем, негодник, я просто сгораю от зависти.
Обняв друг друга за плечи и смеясь так беззаботно, словно тот давний рождественский вечер до сих пор продолжался, друзья быстро преодолели Мэйден-лейн и вошли в маленькое, но уютное помещение. Увидев розовые отблески свечей и заметив присутствие двух дам с высокими прическами и перьями в волосах, Джекдо удивленно поднял бровь, но Джон Джозеф с улыбкой прошептал ему на ухо:
— Нет, это не то, что ты подумал, хотя уверен, если ты пожелаешь, они окажутся вполне доступными. Клубом владеет миссис Фитц, а это две ее дочери. И нечего на них так смотреть.
Джекдо покачал головой и печально взглянул на друга:
— Увы, но я до сих пор живу, как отшельник, Джон Джозеф. Россия — страна загадочная, и ее женщины тоже остались для меня загадкой. Может быть, армия поможет мне пополнить мое образование.
— Я в этом не сомневаюсь. А теперь расскажи мне, как тебе удалось добиться назначения. Вот же везучий хитрец!
— Никакой физической подготовки от меня не требуется. Просто я говорю на десяти языках.
— О боже, я и не знал. А что за языки?
— Обычные европейские и русский — собственно поэтому я и ездил в Россию, — а еще венгерский, польский, португальский и румынский. Со следующего года я начну учить еще и восточные языки.
Джон Джозеф устроился в кресле поудобнее и осушил свой стакан вина.
— Я и представить себе не мог, что ты такой умник. Значит, тебя берут в армию шпионом?
— Ну, да. Вот именно. В случае военных действий меня перебросят через линию фронта. А еще я буду работать переводчиком при допросах военнопленных.
Джон Джозеф внезапно погрустнел:
— Господи, как я хотел бы быть на твоем месте. Я не раздумывая поменялся бы с тобой. Будь оно все проклято, Джекдо. Не знаю, что ждет меня в будущем. Я — католик, и поэтому передо мной закрыто множество дверей. По сути дела, я превратился в простого управляющего. Я нахожу арендаторов для замка Саттон, привожу их на место и рассчитываюсь с прежними. Я проверяю инвентарь и собираю арендную плату. Просто ужасное существование. Я бы отдал все на свете, чтобы стать военным. Но на что я могу надеяться в Британской армии?
