— Молчите. Скорее в Гастингс.
Джекдо внезапно перегнулся через плечо отца и, не обращая внимания на его протесты, закричал в ухо кучеру:
— Гони живее, миссис Уордлоу при смерти!
Видя такую неукротимую решимость сына, генералу оставалось лишь покорно молчать, пока карета мчалась вперед в летних сумерках.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ту ночь слившиеся воедино море и небо казались огромной сапфирной чашей. Звезды, планеты, новорожденный серп луны освещали неподвижное море, разомлевшее от жары только что угасшего летнего дня. Ничто не волновало их, ничто не тревожило их глубокий покой, кроме человека, извечно разрушавшего гармонию мироздания.
Когда карета свернула на освещенную фонарями дорогу, ведущую к дому у подножия скал, Джекдо повернул голову и прислушался к вечному божественному зову, к хорам Вселенной, звучащим в монотонном шуме моря.
Но в эту ночь Джекдо не мог слиться с напевом прибоя, он не пытался истолковать это величественное непостижимое знамение. Он ощущал так же отчетливо, как собственное дыхание, что сестра-близнец Хелен явилась за ней. Мелани устала скитаться одиноко в сумеречных тенях и пришла, чтобы увести свою сестру за собой. Переступив порог дома, он увидел ее почти наяву: вверху на лестнице как будто промелькнула серебристая тафта.
Когда Джекдо вошел в комнату Хелен, он ощутил густой аромат гиацинтов. В воздухе струился пронизывающий холод.
— Мелани? — спросил Джекдо.
Она не ответила, но подвески на канделябрах звякнули стеклянным смешком.
— Мелани, ты ее не получишь. Прекрати свои злые шутки.
Ответа не было, но пламя свечи, стоявшей у постели Хелен, резко качнулось, как от сквозняка, и край покрывала приподнялся. На руку Джекдо легла холодная невидимая рука, и послышался голос, легкий и шуршащий, как лист дерева на ветру:
— Мы с ней одно.
— Но у нее другая душа, Мелани, — мягко ответил он.
Занавески на окне колыхнулись и захлопали на ветру. Джекдо вздрогнул от страха. Дух тетки определенно решил увести с собой его мать. Хелен, будто что-то почуяв, слегка вздохнула и медленно приоткрыла глаза. Джекдо заставил ее сесть в постели и настойчиво произнес:
— Мама, прошу тебя, если ты меня слышишь, скажи всего два слова: «Мелани, убирайся». Скажи это, умоляю тебя.
Хелен смотрела на него невидящим взглядом.
— Просто скажи эти два слова, если ты хочешь жить. Я поддержу тебя, а ты просто шепни их, и все.
Хелен склонилась к нему:
— Мелани, уби… райся.
Она произнесла это почти беззвучно и снова потеряла сознание.
Потянуло полуночным холодом. Шелеста тафты больше не было слышно, и Джекдо лишь на мгновение заметил мерцание серебра. Потом двери в спальне сами собой распахнулись, а вслед за ними открылась и закрылась входная дверь. Мелани покинула этот дом навсегда.
— Я заявляю, — сказала миссис Уэбб Уэстон, повысив голос, — что упаду в обморок от перенапряжения. Я никогда не была выносливой, вы же знаете. Никогда. А теперь я должна вынести этот переезд — и это в мои-то годы. Что будет с нами в Доме Помоны? Ведь он по сравнению с замком — простая коробка.
Она устало опустилась на ящики с чайными принадлежностями и сжала щеки покрасневшими кулачками. Уголки губ опустились, придав лицу глупое выражение.
— Кошмар, — сказал ее муж, переминаясь с ноги на ногу, на которых были надеты гамаши. — Ужасно жаль. Так жаль. О, боже. — И зашагал прочь, поскрипывая ботинками.
— Я не знаю, что мне делать, — стонала миссис Уэбб Уэстон.
Три ее дочери — Мэри, Матильда и Кэролайн — безучастно глядели на нее, в то время как мисс Хасс, гувернантка, взирала на все это в немой ярости. Ей уже сообщили, что больше не смогут выплачивать ей ее скудное жалованье, и она (хотя и обругала себя последней дурой) согласилась на сокращение своей жалкой зарплаты, лишь бы не потерять место. Мисс Хасс презирала себя, считая это раболепием и слабоволием. Но что было делать? Будь она помоложе, стоило бы лучше пойти на панель с раскрашенным лицом и зазывать военных, приподнимая юбки и показывая подвязки на шелковых чулках. Ее все еще так тянуло к этому: возбуждающий запах дешевых духов, немытого тела и вожделения.
— Мисс Хасс!
Резко вздрогнув, она вернулась к действительности. Ее окликнул Джон Джозеф — каким чудным молодым человеком он стал за последние дни: в нем появилось неуловимое обаяние уверенного в себе мужчины. Гувернантка возбужденно улыбнулась, представив себе на миг, ради развлечения, что бы он стал делать, если бы она пригласила его выпить с ней чаю, а затем сбросила перед ним свои юбки.
— Мисс Хасс!
Смотрел ли он на нее как-то необычно?
— Да, Джон Джозеф?
— Не могли бы вы принести нюхательной соли для моей матери? Мне кажется, она очень переживает из-за этого переезда. Гораздо больше, чем следовало бы.
У миссис Уэбб Уэстон слезы уже лились обильным потоком, и мисс Хасс гадала, сколько еще эмоций выплеснет на окружающих ее хозяйка. Тем не менее она ничего не сказала и тихо поплелась в свою спальню. Вдруг она увидела Кловереллу Блэнчард — закутанная с головы до пят в золотисто-зеленую шаль, та пыталась пробраться через Средний Вход, неся огромный поднос с бисквитами.
— О, Кловерелла, — сказала гувернантка. — Я не думаю, что сейчас подходящее время для гостей.
Было приятно продемонстрировать хоть такое ничтожное превосходство, но Кловерелла бесцеремонно ответила ей:
— Очень хорошо, мисс, — и повернулась, чтобы уйти.
В этот момент из-за спины мисс Хасс раздался голос Джона Джозефа:
— Все в порядке, мисс Блэнчард. Можете оставить это здесь.
Гувернантка, быстро оглянувшись, заметила, как хозяйский сын шаловливо подмигнул этой оборванке, и удивленно замерла, увидев, что Кловерелла ответила ему тем же и — когда еще можно было увидеть подобную бесстыдную демонстрацию? — прошептала: «Позже».
Это было уж слишком. Прежде чем мисс Хасс успела подумать, с ее губ невольно сорвалось:
— Ну и ну!
— Что-нибудь не так? — вежливо спросил Джон Джозеф.
— Э-э… нет. То есть — да. Джон Джозеф, я чувствую, что должна сказать. Ваша мать была бы так расстроена, и это моя обязанность… Вы получили такое прекрасное воспитание, а эта испорченная девчонка… Она — всего лишь цыганская замарашка, — гувернантка ярко покраснела от своих лихорадочных мыслей. — Я надеюсь… Джон Джозеф, ничего такого не было?
Глаза цвета морской волны загадочно смотрели на нее.
— Чего именно?
Гувернантка быстро перешла на другое место, хорошо понимая, что Мэри — этот противный маленький поросенок — уловила серьезный тон их разговора и глазела в их сторону, хотя и не могла слышать слов.
