лютне. Его баллады, в которых рассказывалось о доблестных воинах и о покинутых ими прекрасных женщинах, о храбрых рыцарях и прелестных дамах, о рождении и смерти и – чаще всего – о неразделенной любви, заставили женщин вздыхать, а мужчин выше поднимать полные эля кружки, осушая их.
Диллон и Леонора притихли, но взгляды, которыми они обменивались, с каждой новой песней становились все более красноречивыми. Когда, наконец, менестрель закончил последнюю балладу, Диллон старательно зевнул.
– Боюсь, друзья мои, что путешествие слишком утомило меня. Желаю всем вам спокойной ночи.
Рука Леоноры покоилась на его локте. Диллон так торопился поскорее удалиться из зала, что почти перешел на бег.
Оставшийся за столом отец Ансельм наблюдал, как они удалялись, и морщины избороздили его лоб.
– На сей раз, Господи, – прошептал священник, – я боюсь, что Диллон Кэмпбелл выбрал слишком крутую дорогу.
Еще недавно жарко пылавшее пламя камина догорело, и лишь тлеющие угли освещали комнату подобно огненным звездам. На столе у стены стояли два наполовину осушенных кубка. Аметистовое платье, поспешно сброшенное на ходу, распласталось на полу, словно увядший цветок. Неподалеку валялись сапоги и торопливо скинутая мужская одежда.
Влюбленные лежали на постели, переплетясь руками и ногами, утомленные ласками, продолжая парить на крыльях неземного блаженства.
Леонора прижалась к Диллону еще плотнее, касаясь губами тонкой ниточки пульса у основания его шеи. Она услышала, как он резко задержал дыхание, и в который раз удивилась своей власти над ним.
– Неужели я смогу всю жизнь заставлять твое сердце стучать сильнее, Диллон? Или, может быть, ты устанешь от меня и начнешь искать другую?
Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал с такой страстью, что Леонора почувствовала, что ее собственное сердце вот-вот перестанет биться.
– Не говори так даже в шутку. – Его голос прозвучал резче, чем ему хотелось. – Я никогда не полюблю другую женщину, Леонора. Что бы ни случилось, знай, что мое сердце навеки отдано тебе.
– Ты говоришь так серьезно, любимый. – Она поцеловала его, а затем немного отстранилась, пытаясь рассмотреть в темноте его глаза. – Почему ты вдруг заговорил столь торжественно?
Он глубоко вдохнул, стараясь унять биение сердца, и тихо ответил:
– Я собирался дождаться утра и лишь тогда сообщить тебе новость.
– Новость?
– Дабы показать юному Руперту, что он не потерял моего расположения, я дал ему одно крайне серьезное поручение.
– Руперту? – Леонора вдруг вспомнила, что не видела юношу за ужином. Но тогда она была столь поглощена любовью, так недавно озарившей ее жизнь своим лучезарным светом, что ничего не замечала – О каком серьезном поручении ты говоришь?
– Я отправил Руперта с посланием к твоему отцу.
– К… моему отцу? – Она почувствовала, как вдруг стали влажными ее ладони. Удары сердца отдавались в ушах барабанной дробью.
– В этом послании я заверяю его, что с тобой все в порядке. И сообщаю также, что ты будешь без промедления возвращена в его любящие объятия.
– Возвращена… – Сердце ее затрепетало. – Но почему, Диллон?
Его руки крепче обняли ее, словно желая подготовить к предстоящей разлуке.
– Потому, что я люблю тебя, Леонора. И потому, что вернуть тебя – это единственное, что я, как человек чести, могу сейчас сделать.
Она отпрянула в сторону, чувствуя, как слезы обжигают ей глаза.
– И ты говоришь о чести? Ты заявляешь, что любишь меня, и тут же отсылаешь меня прочь? Я не вижу, в чем тут честь, Диллон Кэмпбелл. Я вижу лишь труса, который украл мою любовь, воспользовавшись моей беспомощностью, труса, который пытается снять с себя всякую вину за случившееся, намереваясь избавиться от меня. – Она постаралась сдержать слезы, но они потекли с новой силой. – Ты жестокий и подлый, ты…
Он приложил палец к ее губам, чтобы заставить замолчать.
– Тише, любовь моя. У нас осталось слишком мало времени. Так не будем же тратить его на то, чтобы больно ранить друг друга. Запомни навсегда: я люблю тебя, Леонора. Невозможно любить сильнее, чем люблю тебя я. Но я должен поступить честно, даже обрекая себя на несчастье.
– А как же я? О моем несчастье ты не подумал?
– Я тщеславен, и льщу себя надеждой, что ты будешь скучать по мне. Но ведь ты – англичанка благородного происхождения. У тебя завидное приданое, множество превосходных поместий. Твое будущее полностью обеспечено.
– Но получается, в моем будущем тебе нет места? Ты это пытаешься мне объяснить?
– Я не вижу иного решения, любовь моя. Если нашим долгом является предотвратить войну между двумя народами, я должен проявить добрую волю, вернув тебя отцу целой и невредимой, без каких-либо условий. Я молю Господа, чтобы ответным жестом он отправил домой моих братьев, также целых и невредимых. Я не рискнул бы сделать подобный шаг раньше, но любовь к тебе придает мне смелости. Я не могу больше торговаться, надеясь обменять твою жизнь на жизнь моих близких.
– Ах, Диллон! Как же я смогу покинуть тебя? – Всхлипывая, она бросилась в его объятия.
Ее слезы заставили его забыть обо всех хладнокровно рассчитанных планах.
– Да, – хрипло пробормотал он, – и как я смогу жить, отпустив тебя?
Их любовь стала безумной и неистовой, словно оба они отчаянно пытались задержать неотвратимо наступающий рассвет.
Глава двадцать первая
– Разве не чудесно чувствовать, как теплые лучи солнца согревают твое лицо?
Флэйм тяжело опиралась на руку Леоноры – вдвоем они медленно прогуливались по заросшим дорожкам сада, где отцветали розы. Утомившись, они присели на каменную скамью, и Флэйм постаралась перевести дыхание.
– Я ненавижу это чувство полной беспомощности. Сейчас я слаба, как младенец, и столь же беспомощна.
– Но с каждым днем ты становишься все сильнее, – весело откликнулась Леонора. – Еще бы! Мистрис Маккэллум и служанки так усердно хлопочут вокруг тебя.
– Да уж. Если я буду продолжать есть все пудинги, что готовит мне мистрис Маккэллум, я, того гляди, стану такой же толстухой, как и она. – Заслонив от солнца глаза, Флэйм уставилась в пространство. – Мне не терпится снова услышать под собой стук копыт, почувствовать ветер в волосах. Я снова хочу стать свободной и делать все, что пожелаю.
Неожиданно она повернулась. Выражение страдания, проступившее на лице Леоноры, резануло Флэйм точно острым ножом.
– Прости меня, Леонора. Как я могу думать лишь о себе, когда у тебя так тяжело на сердце? Прости, я очень эгоистична.
– Нет. – Леонора потрепала ее руку. Однако вопросы, которые она не смела задать Диллону, готовы были сорваться с ее губ. – А как мы можем быть уверены в том, что Руперт доставит послание Диллона?
– Этот парень лишь в речах медлителен, а соображает он быстро. Если только существует хоть один способ проскользнуть в Англию и добраться до замка твоего отца, Руперт непременно найдет его.
– Но даже если это и так, как же смогут воины моего отца ступить на вашу землю и не подвергнуться нападению? Я уверена, им придется задержаться не на один день, ведя сражения. – Не то чтобы Леонора желала смерти воинам своего отца – она просто пыталась остановить время, заставить его течь медленнее, чтобы провести лишний день с теми, кого так полюбила.
– Нет. Верные горцы не нападут на них. Руперт передаст им знамя Диллона, и они поедут, держа его на виду. Это знамя обеспечит их безопасный проезд по нашей земле. До тех пор пока знамя это будет
